Джеймс Хилтон - Утерянный Горизонт

"Тогда отчего же она сказала, что отправиться с нами?"

"Она сказала? Как? Она не знает английского."

"Я спросил ее по тибетски - Мисс Бринклоу поработала над словами. Разговор этот, конечно, не отличался беглостью, но его хватило на то, чтобы -- чтобы понять друг друга." Мэллинсон немного покраснел. "О, проклятье, Кануэй, ну не смотри на меня такими глазами -- любому бы показалось что я вмешиваюсь не в свои дела."

Кануэй ответил: "Никому бы ничего не показалось, я думаю, однако самим замечанием ты раскрываешь себя больше чем тебе бы хотелось. Единственное, что я могу ответить -- мне очень жаль."

"Отчего же, черт возьми?"

Сигарета выскользнула из пальцев Кануэйя. Он был утомлен и взволнован, и волна глубокой противоречивой нежности, которую лучше было бы не затрагивать, нахлынула не него. "Мне так не хочется чтобы мы шли наперекор друг другу," мягко ответил он. "Я признаю, что Ло-Тзен очаровательна, но отчего мы должны ссориться из-за этого?"

"Очаровательна?" с презрением переспросил Мэллинсон. "Она заслуживает большее. Не все вокруг обладают твоим хладнокровием в таких вопросах. Может ты и считаешь, что она стоит того, чтобы любоваться ею как музейной экспозицией, но мои взгляды более практичны. Если полюбившийся мне человек попадает в гадкую ситуацию, я пытаюсь и что-то делаю."

"Но, наверное, существует такое понятие как чрезмерная пылкость? Куда, по-твоему, она направится, если действительно покинет монастырь?"

"Я так думаю, у нее должны быть друзья в Китае или еще где-нибудь. В любом случае, там ей будет намного лучше, чем здесь."

"Откуда у тебя такая уверенность?"

"Ну если никто не возьмет ее под свою защиту, я сам сделаю это. После всего, спасая человека из адского пекла, не останавливаешься с вопросами, есть ли у него куда пойти."

"То есть, ты считаешь Шангри-Ла адским пеклом?"

"Ну конечно. В нем царит что-то мрачное и злое. С самого начала это можно было почувствовать -- то, каким образом мы попали сюда, совершенно без цели, по велению сумасшедшего, наша задержка здесь, под прикрытием разных предлогов. Правда, самым страшным мне кажется то, что произошло с тобой."

"Со мной?"

"Да, с тобой. Ты вот только что размечтался, как если бы ничего не случилось и был бы, наверное, счастлив навсегда здесь остаться. Как же, ты даже признался, что тебе здесь нравится... Что с тобой, Кануэй? Неужели ты не можешь опомниться? Нам так хорошо было вместе в Баскуле -- ты тогда был совершенно другим."

"Мой милый мальчик."

Кануэй подхватил руку Мэллинсона, и ответное пожатие юноши было таким же горячим и полным волнения. Мэллинсон продолжил: "Я не знаю, заметил ли ты, но последние несколько недель я был ужасно одинок. Самая важная проблема, кажется, перестала волновать всех -- Барнард и Мисс Бринклоу, у них на это свои причины, но когда я понял, что и ты был против меня, мне стало на самом деле плохо."

"Прости меня."

"Ты все извиняешься, да разве это поможет?"

Под влиянием неожиданного импульса Кануэй ответил: "Тогда позволь мне помочь тем, что я расскажу тебе. Выслушай меня, и я надеюсь, многое из того, что сейчас кажется сложным и неприемлимым, станет тебе понятным. В любом случае, ты поймешь отчего Ло-Тзен никак не может уйти с тобой."

"Врядли ты в силах убедить меня в этом. И пожалуйста, давай покороче, потому что у нас на самом деле нет времени."

И тогда, сжато до самых возможных пределов, Кануэй раскрыл перед ним всю историю Шангри-Ла, так, как она была представлена ему Высшим из Лам и расширена его беседами с ним и Чангом. Это было последнее из всего, что он когда-либо собирался сделать, но в данных обстоятельствах решение казалось оправданным и даже необходимым; и на самом деле, проблемы Мэллинсона таки были на его совести, и он разрешил их так, как посчитал нужным. Рассказ его шел легко и быстро, и повествование снова облекло его чарами неведомого, безвременного мира; красота его переполняла Кануэйя своим описанием, и несколько раз наступало чувство чтения из страницы памяти, настолько идеи и фразы этого мира были запечателны в нем. Лишь одна вещь осталась в секрете -- тот факт, что Высший из Лам встретил в эту ночь свою смерть, и Кануэй был избран его преемником.

Подходя к концу, он совсем успокоился, и чувство радости наполнило его от сознания, что задача была выполнена, и что после всего это было единственным ее решением. Окончив, он спокойно глянул на Мэллинсона, полный уверенности в том, что справился со всем хорошо.

Но Мэллинсон только постукивал по столу кончиками пальцев и наконец, после долгой паузы, произнес: "Я ничего не могу сказать тебе, Кануэй...кроме того, что ты, должно быть, совсем потерял рассудок..."

Последовала долгая тишина, в течении которой двое мужчин просто смотрели друг на друга, погрузившись в состояния совершенно различной природы-- разочарованный, ушедший в себя Кануэй, и пылкий, нервно ерзающий от неудобства Мэллинсон. Наконец Кануэй сказал: "То есть, ты считаешь меня сумасшедшим?"

Мэллинсон нервно рассмеялся. "Ну после такой истории, черт побери, я должен сказать, что да. То есть...ну в общем...вся эта бессмыслица...мне кажется, все это не нуждается ни в каких обсуждениях."

И в голосе и во внешнем виде Кануэйя сквозило ужасное удивление. "Ты считаешь это бессмыслицей?"

"Ну...а как по-другому я могу на это взглянуть? Ты прости мою прямоту, Кануэй, но любой здравомыслящий человек без колебаний так бы тебе ответил."

"То есть, ты все еще веришь, что мы попали сюда благодаря обычной случайности -- какой-то помешанный тщательно распланировал увести самолет и пролететь на нем тысячи миль ради собственного развлечения."

Кануэй предложил сигарету, и Мэллинсон принял ее. Наступила пауза, которой каждый, казалось, был рад. В конце концов Мэллинсон ответил: "Знаешь, эти рабирательства ни к чему хорошему не приведут. Твоя теория, между прочим, о том, что неопределенный человек был выслан отсюда для поимки незнакомцев, специально для этого выучился летать и выжидал удобного случая до того, как в Баскуле не выявилась пригодная для этого машина с четырьмя пассажирами...знаешь, я конечно, не скажу, что это практически невозможно, однако во всем этом есть странная, нелепая неестественность. Сама по себе, она могла бы еще иметь вес, но когда ты примешиваешь к ней все остальное -ламы с возрастом в столетия, эликсир юности, или как там ты его называешь, то есть вещи, невозможные совершенно ...все это только наводит меня на мысль о том, какая муха тебя могла укусить."

Кануэй улыбнулся. "Да, кажется тебе трудно в это поверить. В самом начале со мной, наверное, было тоже самое, я не помню. Конечно, история эта действительно не простая, но, разве перед тобой было недостаточно доказательств того, что и место это само по себе удивительно? Подумай обо всем, что ты видел, что нам обеим удалось увидеть -- утерянная долина в глубине неисследованных гор, монастырь с коллекцией европейских книг- "

"Ах, да конечно, центральное отопление, современный водопровод, полуденный чай, все это так замечательно, я знаю."

"Хорошо, что тогда ты об этом думаешь?"

"Да, черт побери, ничего я не думаю. Одна сплошная тайна. Но, знаешь, оправдывать тайной совершенно невозможные вещи... Можно верить в горячую ванну после ее принятия, но когда кто-нибудь говорит, что ему несколько сотен лет, и ты веришь ему только потому, что он, видите ли, это утверждает, знаешь, это нечто другое." Он снова также натянуто рассмеялся. "Да, Кануэй, задел тебя этот монастырь, глубоко, по самые нервы, и я не удивляюсь, совсем нет. Давай ка, собирай свои вещи, и пора сворачиваться. Закончим мы эту дискуссию через пару месяцев после хорошего ужина в Мэйденс."

Кануэй тихо ответил: "У меня нет никакого желания возвращаться к этой жизни."

"Какой жизни?"

"Той, которую ты имеешь в виду...ужины... развлечения... поло...и все остальное..."

"Да разве я что-нибудь упоминал о развлечениях и поло?! Да и что в них такого, если разобраться? Я не понимаю, ты что не идешь со мной? Ты собираешься остаться здесь как и те двое? Да? В таком случае, позволь хотя бы мне убраться отсюда!" Мэллинсон выбросил сигарету и с сверкающими глазами бросился к двери. "Ты сошел с ума!" он дико выкрикнул. "Ты сумасшедший, Кануэй, вот и все объясниния! Конечно, ты всегда так спокоен, а я все кричу, метаюсь, но со мной все нормально, а ты, ты! Меня предупреждали еще до Баскула, но я считал это ошибкой, ошибкой насчет тебя, но сейчас я вижу насколько они были правы - "

"В чем тебя предупреждали?"

"Ну, что ты подорвался на войне, и после этого стал немного того, не в себе. В этом нет твоей вины, и я не говорю этого, и мне самому гадко от этих слов... Я лучше пойду. Все это отвратительно и страшно, и потом, я должен идти. Я дал слово."

"Ло-Тзен?"

"Да, если хочешь знать."

Кануэй поднялся и протянул ему руку. "Прощай, Мэллинсон."

"В последний раз, ты идешь с нами?"

"Я не могу."