Линор Горалик - Мартин не плачет

Мартин успел толкнуть Дину и спасти ее от колес автомобиля, но, падая, Дина сильно ударилась о тротуар. Когда приехала «Скорая помошь», Дина уже была в коме и до сих пор не пришла в себя. Старенькая бабушка Дины не могла провести ночь в больнице, а Динины мама и папа были в отпуске, очень далеко от дома. Сейчас они уже летели через океан, но было понятно, что к Дине они доберутся не раньше следующего вечера. А Мартин наотрез отказывался оставить Дину в больнице и уйти домой. Обычно Мартин уменьшался в размерах, если его гладили по голове, и доктор Циммербург поначалу даже думал приставить к Мартину специальную медсестру, но тревога бедного Мартина была так велика, что ничего не помогало — он все равно оставался огромным. И тогда доктор Циммербург принял беспрецедентное (то есть ни на что не похожее) решение: он разрешил вынести Динину кровать вместе со всеми сложными приборами, трубками и индикаторами прямо в больничный двор, в теплую летнюю ночь, чтобы Мартин мог оставаться рядом с Дамой Своего Сердца.

— Я про тебя наслышан, — сказал Рузвельт.

— Могу себе представить, — мрачно сказал Мартин. — Я тут теперь local celebrity.

— А? — сказал Рузвельт.

— Ты же Рузвельт, а не Буш, — сказал Мартин, — должен быть грамотный. Местная знаменитость, говорю. Не то чтобы это было приятно.

— Да ничего ужасного, — сказал Рузвельт, — я тут тоже был местная знаменитость двадцать лет назад. Мой хозяин тут того. Ну и я того. Только койку, конечно, во двор не поволокли. Да и зима была. Ну и меня, гады, внутрь не пустили. Не положено собак в больницу пускать. Сидел я у него под окном месяц, вся больница меня кормила, только я тебе скажу, все равно это было очень хреновое время.

— И это тоже могу себе представить, — искренне сказал Мартин.

— Ну вот. А потом как он того, я лег и тоже того. И знаешь, так мне хорошо от этого стало.

— Да, — сказал Мартин, — кажется, знаю. Кажется, если что, я тоже того.

— Размечтался, — сказал Рузвельт.

— Ох, — сказал Мартин.

— Извини, — сказал Рузвельт, — я не хотел.

— Мартин! — сказал доктор Циммербург очень медленно. — Откройте глаза. Не шевелитесь. Слушайте меня. Не шевелитесь.

— А? — сказал Мартин, открыл глаза и дернулся.

— Не шевелитесь! — рявкнул доктор Циммербург. Он стоял на пожарной лестнице, чтобы не беседовать с Мартином снизу вверх. Обеими руками он вцепился в одну из перекладин лестницы. Доктор Циммербург порядочно боялся высоты.

Мартин замер.

— Все в порядке, — ворчливо сообщил доктор Циммербург. — Просто во сне Вы привалились к кровати. Отвалите. То есть отвалитесь, я имею в виду. Иначе вы покалечите даму вашего сердца вместе с кроватью.

— Ой, — сказал Мартин.

— Слушайте меня и медленно отваливайтесь, — сказал доктор Циммербург. — Не поворачивайтесь, не делайте резких движений.

— Хорошо, — сказал Мартин и начал медленно отваливаться. Затекший хвост отозвался острой болью. Мартин застонал.

— Что болит? — испуганно спросил доктор Циммербург.

— Хвост, — сказал Мартин.

— Пошевелите, — велел доктор.

Мартин пошевелил.

— Шевелится, — сообщил он.

— Напугали, — с облегчением сказал доктор. — Слушайте же меня, Мартин. Дина проснулась. Не поворачивайтесь! — рявкнул доктор, — пока только слушайте! Она проснулась, но она очень слаба. Прямым текстом: еще может произойти что угодно. Она в плохом состоянии. Запомните, это серьезно. Пожалуйста, не пугайте ее, не говорите громко, помните, какого вы размера, и не ведите себя, как слон в посудной лавке.

— Доктор, — сказал Мартин.

— Не поворачивайтесь, слушайте меня! У нее очень болит голова, ее тошнит, она останется в больнице, и, возможно, надолго, так что не обещайте ей никаких глупостей, — строго сказал доктор Циммербург.

— Доктор, — сказал Мартин.

— И не пытайтесь уговорить меня отпустить ее домой, и не рассказывайте мне, какой прекрасный уход вы ей обеспечите, потому что до выздоровления еще очень далеко. Все рассказывают, какой прекрасный уход они обеспечат, а потом везут больного кататься на лыжах и ломают ему вторую ногу, и я теряю еще три волоса из оставшихся шести, — со вздохом сказал доктор Циммербург.

— Доктор, — сказал Мартин. — Доктор, можно, я повернусь?

— Дина, — сказал Мартин, — Дина, Дина, Дина, Дина, Дина, Дина.

— Миленький Мартин, — сказала Дина. — Пожалуйста, съешьте хоть печенье. Я не могу больше есть, не обед, а какая-то большая жратва.

— Не могу, — сказал Мартин. — Я слишком взволнован. У меня глаза на мокром месте. Сейчас я высморкаюсь в занавеску и успокоюсь. Дина, я люблю Вас.

— Миленький Мартин, — сказала Дина, — я Вас ужасно люблю. Я бы без Вас пропала. То есть буквально. Мартин, пожалуйста, простите меня, что я кричала. Я просто очень…

— Дина, слушайте, — сказал Мартин, — это все неважно. Важно не это. Важно другое.

— Что? — спросила Дина.

— Только не перебивайте меня, — сказал Мартин. — Слушайте. Я же все понимаю. Я Вас люблю, а Вы меня ужасно любите. Это не одно и то же, но тут ничего не поделаешь. Вы не станете моей женой. Это тоже ничего не поделаешь. Но я уже… как бы это сказать? Понимаете, Дина, у Вас будет своя жизнь. И хорошо, и слава Богу. Она будет прекрасная, потому что Вы прекрасная. Но я готовил себя к тому, что в этой Вашей жизни у меня все-таки будет какое-то место. Полезное Вам место. Будет этот… Томас, и я буду давать Вам дурацкие советы, а Вы, слава богу, не будете их слушаться. А потом будет не Томас, а кто-то еще, и Вы будете слушаться, и тоже получится ничего. Потом какой-нибудь негодяй разобьет Вам сердце, и Вы будете рыдать у меня на плече. А потом Вы разобьете кому-нибудь сердце, и я буду глушить Ваши угрызения совести. Потом я буду соглашаться, что Ваш начальник — скотина. Катать Ваших детей по двору. Ходить с Вашим мужем на рыбалку. И знаете, Дина, это будет хорошая жизнь. Для меня. Я не знаю, понимаете Вы это или нет, но это правда. Вот к чему я себя готовил. И, кажется, хорошо приготовил. Так мне кажется. Но теперь, Дина, все оказалось иначе. Теперь выходит, что будет какой-то момент, когда я — буду. А Вас — не будет.

— Дина, — сказал Мартин, — как я тогда буду жить?

Дина увидела, как из окна больницы доктор Циммербург строго грозит Мартину пальцем. Но Мартин сидел, закрыв морду лапами, и ничего вокруг не замечал.

— Миленький Мартин, — сказала Дина и погладила Мартина по краешку огромного теплого уха, — пожалуйста, не бойтесь. Через месяц мне только-только исполняется восемь лет. У нас еще куча времени.