Кристофер Ишервуд - Мемориал. Семейный портрет

- Салют!

- А это еще зачем? - удивилась Памела. Эдвард осиял ее своей наглой, беглой улыбкой:

- Уверен, здесь нам удастся вызвать эманацию.

- А что это - эманация?

- Она белая. Несколько напоминает саговый пуддинг. Нисходящей формы обыкновенно.

На полном серьезе, так что толком не разобрать, дурачится или нет, он описал ряд экспериментов с одним австрийским медиумом. Явно бездну всякого на эту тему начитался. И до глубины души потряс Памелу.

- Вот я и смотрю, такой умопомрачительный дом. Того гляди привиденье покажется.

Подошли к окну - видом полюбоваться. Явилась миссис Компстолл, приведя с собой мужа, явно выволоченного из постели. Тот повторял, что, если б знать, мол, мистер Томас едет… и т. д. и т. д. Еще поторчал немного и убыл, сочтя, по-видимому, что исполнил свой долг.

Мэри предложила выйти в сад. Почему-то такое противно было оставаться в этом доме. Старом, противном, затхлом. Ничего-ничего, неважно, лишь бы у Энн с Томми такого впечатления не сложилось.

На лестнице Эдвард провозгласил, что небольшой портрет восемнадцатого века, под окном, очевидно обладает магической силой.

- Вот поверните его лицом к стене, как-нибудь вечерком, когда будете в доме одна, - втолковывал он миссис Компстолл, - а через полчасика примерно сами увидите: снова перевернется обратно.

Миссис Компстолл пристально в него вглядывалась, чуя подвох.

- Ну уж не знаю, мне небось не захочется, - сказала она наконец, - если тем более Компстолла дома не будет.

Памела с Морисом долго над этим хихикали. У Мориса от усталости начиналась истерика. Стал лезть к Эдварду, его подначивать, пока Эдвард на него не набросился, и оба кубарем скатились с лестницы, сбежали в сад, выбежали за ворота, помчались по парку. Морис, чуть не на голову выше, бегал, как борзая, и все равно Эдвард его обставил. Остальные смотрели из окна, зачарованные.

- Ух ты! - хмыкнул Томми. - А ведь умеет бегать, да.

Морис, побежденный, тащился обратно к дому понуро, задыхаясь, Эдвард был как огурчик. Перемахнул ограду в тылах и поскакал через сад, ко всем на крыльцо, сияющий, молодцеватый. Морис еле плелся. Эдвард осклабился:

- Честь спасена.

Но Мэри заметила, как поредели у него волосы. И когда отстает эта прядка, видишь ямку над виском, где операцию ему делали, - после той катастрофы на мотоцикле, прошлой зимой, в Берлине. Да, видно, тряхануло его - жуть. Лучше не смотреть на эту ямку. И Мэри спросила с улыбкой:

- Совсем моего ребенка извести удумал?

- Прости.

Прошли через прихожую, вышли на террасу. Утро стояло серое, четкое, копя в себе новый дождь.

- Какой вид! Так бы смотрел и смотрел без конца! - вздохнул Эрл.

Такой невинный, мдльчик совсем, и уголки воротника так трогательно пристегнуты на пуговичках, стоит, щупает замшелую стену, неотрывно смотрит в долину. Не больно бы ты обрадовался, мой миленький, приведись тебе такое изо дня в день, думала Мэри, и как по-дурацки упиваются янки этим семнадцатым веком, и смех и грех. Но все равно - пробилась привычная мысль, - да, все они мои дети.

Все они мои дети, и даже Жорж, - вот он, кстати, вплыл лучезарно в поле зрения на краю террасы: широкополая шляпа, крапчатый галстук-бабочка, клетчатый костюм, рыжие башмаки, - набродился, сараи осматривал.

- А я куриц видаль, - объявил восторженно. Так-так, значит, Компстоллы втихаря кур разводят. Маргарет что-то рисовала на обороте конверта.

- Пойдем, глянем на этих кур, - предложил Эдвард.

- Ты идешь? - спросили у Мэри.

- Нет уж, ребятки. Я, пожалуй, посижу. Можно и отдых дать на несколько минут своим старым ногам.

- Старая ленивая корова! - хмыкнул Морис.

- Спасибочки на таком на вашем на добром слове, милок.

И она пошла в дом, по пути остановилась - закурить сигарету. Заприметила в гостиной довольно-таки симпатичный диванчик, остаток прежней роскоши, а, да какой угодно сойдет, лишь бы не торчать снаружи в такое утро. И все же как-то тут неуют-но, надо признаться. Страшно как-то, прямо бегут мурашки - может, даже в буквальном смысле, такие черные мурашки - и сыро, сыро. Сыро, хоть выжимай, да и немудрено, столько лет не топят как следует. В детстве всегда боялась в этой части дома одна оставаться. Только стемнеет, на главную лестницу пряником не заманишь. И днем^го тут было нехорошо. Вечно чудилось: кто-то стоит прямо за углом наверху, подстерегает, когда подниматься начнешь. В арке перед самым коридором, где густая такая тень. Стоит тихо-тихо - и ждет. "Ох ты Господи!" - чуть ли не вслух вырвалось у Мэри.

- Ты что, мам? - встревожилась Энн. - Мы тебя напугали?

- Ой, да. На секунду.

- Решила, это фамильное привидение явилось? Посмеялись.

- Мы вот обсуждаем, - сказала Энн, - не позвонить ли на фабрику. Честный шанс спроворить обед.

- Господи! - Мэри засомневалась. - Ну как это мы все вместе нагрянем.

- Отец будет рад, - сказал Томми очень серьезно. - Он совсем один. Он мне не простит, если узнает, что вы были тут и я вас не привел.

- А вдруг другие тем временем решат возвращаться?

- И успеется. Мы пораньше поедим. В двенадцать, если хотите.

- Но ты уверен, совсем уверен, что это ничего?

- Абсолютно, - заверил Томми. - Сейчас же сгоняем машиной на почту. Это максимум четверть часа.

На том и порешили. Мэри со вздохом отставила свою идею соснуть. Да ладно. И почему бы в конце концов не повидать старого Рэма.

Тут же стали спускаться. Мэри через лестничное окно увидела: Эдвард с Маргарет, по саду фланируют. Явно углублены в одну из своих таинственных приватных бесед. Было дело, пыталась уследить за зигзагами их отношений - давно на этом поставила крест.

Эдвард поднял взгляд, увидал Мэри. Механически ей помахал, ничуть не меняя тона на вопросе:

- Ну, и как сей последний? Он тоже из Оксфорда? Маргарет кивнула.

- Я обречена, кажется, инструктировать молодежь.

- И это его первая вылазка?

- Ей-богу, мой друг, вы злоупотребляете моей девичьей скромностью.

Эдвард осклабился.

II

Сложив руки на сгибе зонта, голову слегка склонив, майор Чарлзуорт покорно отдавался мерному скольжению лифта, как мученик, возносящийся на небеса. У дверей квартиры миссис Верной минуту помедлил, прежде чем позвонить, кротким, смиренным жестом поднял пальцы к редким усам. Так оробел сегодня, что впору, кажется, снова отрепетировать даже те несколько слов, какие положено сказать горничной. Но дверь отворила сама миссис Верной:

- А я вас жду.

Она сегодня казалась почти веселой. Улыбалась:

- Я отпустила свою девицу с ухажером. Чай сами заварим, осилим уж как-нибудь.

Трудов, собственно, особенных и не требовалось. Все, что нужно, в готовности разложено по кружевной скатерочке. Только и дел - вскипятить воду и наполнить серебряный заварочный чайничек. Который она протянула Роналду. Он принял этот чайничек трепетно, как принимают за литургией потир. Она улыбалась, наливая горячую воду:

- Пальцы берегите, как бы не ошпарить.

И когда уже уселись друг против друга за низеньким столиком, она попросила:

- Ну, рассказывайте про четверг,

В четверг он побывал на аукционе в одном старом эссек-ском доме. Она, в последний момент выяснилось, поехать не могла. Роналд подробно описал замечательную коллекцию старинных гравюр. И были там еще стулья, просто прелестные стулья.

- Ах! Жалко, меня там не было! - вздохнула она.

Хотелось сказать ей, что без нее весь аукцион потерял всякий смысл. Потому, мол, исключительно и пошел, что знал, как ей интересно потом будет про все про это послушать. Но выговорилось только:

- Вам, наверно, было бы интересно.

- Еще бы.

Она отхлебнула чаю; спросила:

- А в субботу на эту встречу пойдете?

- Как-то пока не уверен.

- А я не пойду, если вас не будет. Когда у вас прояснится? Она улыбалась, потешаясь, кажется, над его уклончивостью. Он слегка покраснел, но храбро ответил:

- Я, собственно, ждал, я хотел, собственно, узнать, собираетесь вы пойти или нет.

Она на него сверкнула быстрой улыбкой.

- Я вот часто думаю, - она сказала, - насколько искренне мое увлечение прошлым. Конечно, было бы страшно нудно таскаться по всем этим достопримечательностям одной.

Он почувствовал, что лицо его выдает. Промямлил:

- Приятно с кем-то сопоставлять впечатления. Снова она улыбнулась:

- Вы должны обещать, что никогда не бросите меня.

И весело рассмеялась. Он рассмеялся тоже. Подделываться под нее - что еще оставалось. Удерживая голос на легких, даже галантных нотах, ответил:

- Да, миссис Верной, я вам обещаю.

Она налила ему еще чашечку чаю. Глядя с улыбкой прямо ему в глаза, без смущания:

- Я давно уже собиралась вас просить об одной милости. Сердце у него подпрыгнуло и покатилось: