Войцех Жукровский - Каменные скрижали

…У меня тоже забрали землю. Ну, не всю, кое-что осталось. Правительство выплачивает мне пожизненную пенсию, довольно приличную сумму в фунтах. Надо что-то с этим сделать. Бывает бизнес рискованный, но дающий быструю прибыль, да к тому, же его можно легко ликвидировать. Хотя бы авиакомпания «Икар». Самолеты мы получаем от армии, «Дакоты» еще в приличном состоянии. Покупаем их на аукционах. Тут уж самому надо постараться, чтобы не допустить конкурентов, а иметь там своих людей. Деньги должны работать, каждую рупию надо утроить, — кивал он важно головой. Раджа умолк, минуту как бы дремал, но потом, вдруг очнувшись, оживленно продолжал дальше. — По поводу моего брака я консультировался не с астрологами, а с экономистами, юристами, с людьми, знающими иностранные рынки, конъюнктуру на медь и шерсть, я беседовал с политиками, не с теми, кто представляет интересы каких-нибудь фирм, а с теми, кто стоит у руля… Со всей Азии приходят сигналы — идет отступление, медленное, поскольку удается постепенно перейти, как говорится в военных сводках, «на заранее намеченные позиции», но нас все равно продолжают теснить. Я — человек современный и должен делать соответствующие выводы. Меня не может удовлетворить распродажа семейных драгоценностей. — Он наклонился и выдохнул струю дыма. — Я веду достаточно широкие финансовые операции для того, чтобы, в случае, если провалится какое-то дело, на пяти других возместить потери с лихвой: а женитьбу я считаю одним из лучших своих предприятий.

Гости уже начали расходиться, парами, украдкой, избегая прощаний. В низком свете ламп поблескивали лакированные туфли мужчин и серебряные босоножки женщин.

С веранды долетал грохот выстрелов и восхищенные голоса, — начали пускать фейерверки.

— А ты не боишься революции?

— Не в Индии. Мы надолго обеспечили себе спокойствие. Слушай, Иштван, венгры — хорошие солдаты? Такие же, как немцы?

Тереи обидело сравнение, но все, же он ответил по существу:

— Пожалуй, да. Армия храбрая, но мы — маленький народ. Следует об этом помнить.

— Понимаю, у нас одних садху[8] больше. Десять миллионов праведников бродит по дорогам в поисках вечной правды, но они ходят поодиночке и это нас спасает. А вам коммунизм, навязали.

— А пример Китая, граница-то совсем рядом, — подзуживал Иштван.

— Ничего себе рядом, Гималаи. Они залезли туда и сверху смотрят на нас. Их здесь не любят, народ называет китайцев трупоедами, потому что они едят мясо.

— Уж они вам организовали бы жизнь, научили бы работать.

— Ничего страшного! Я понимаю, что бедные, объединившись, всегда задушат богатого, им нечего терять, они не дорожат жизнью. А богатый не любит рисковать головой или имуществом.

— Революция легко находит сторонников среди бедных народов, возьми русских или китайцев.

— В Индии нищих хватает.

— Вот именно, нищих… Они слишком слабы, чтобы поднять не только винтовку, но и камень… Индийцы гордятся своим бессилием. Подумай, нас четыреста миллионов. Сколько раз нашу страну захватывали, а мы завоевателей вбирали в себя и продолжали оставаться собой. Нет, здесь еще долго будет спокойно…

Из парка доносился треск, гирляндами искр сыпались взрывающиеся в воздухе ракеты. Свист взлетающих фейерверков раздражал Иштвана, напоминал войну.

— Пойдем, — предложил он, отставив рюмку, — надо посмотреть иллюминацию.

— Оставь меня в покое, — отмахнулся раджа. — Иди один. Я хорошо знаю, что там покажут, сам подписывал счет.

Кхатерпалья сидел, положив голову на ладони, с ногами на кресле, напоминая избалованного ребенка, которого вовремя не уложили спать и сейчас он обижен на весь мир.

Тереи остановился в дверях. Его поразила глубокая темнота, были выключены кабели, погасли прожекторы и венки разноцветных лампочек. Гости, собравшись в группы, стояли с задранными вверх головами и смотрели на то, что происходило в небе. Там скрещивались сверкающие ленты, дуги зелени, словно кто-то подбросил вверх перстень с изумрудами, расцветали хризантемы огней и мягко стекали вниз. Затем ввысь поднимались тяжелые от золота звезды, восхищавшие взор, а огненные цветы незаметно тускнели и гасли, поглощенные ночью.

Окруженный веревкой газон, где раньше были выставлены свадебные подарки, захватил китаец, пиротехник. Два его помощника вбивали в траву бамбуковые палки с наконечниками, в которых пока еще дремали чудесные силы. Мастер волшебной палочкой, заканчивающейся красным огоньком, заставлял запальные шнуры искриться. В пронзительном свисте, от которого мурашки пробегали по коже, снаряды, полные звезд, взлетали в небо, распоротое разноцветными молниями.

Иштван курил сигарету, прислонившись к стене.

Теплая ладонь коснулась его спины, он был уверен, что это раджа решил выйти к гостям. Тереи следил за поднимающейся звездой, когда почувствовал знакомый запах духов. Он резко повернулся, за ним стояла Грейс.

— Еще несколько часов, Иштван, и я перестану быть собой, — тихо пожаловалась она. — Он купил меня как домашнюю утварь. Никто не спрашивал моего мнения, мне просто сообщили, что так должно быть.

— Ведь ты еще год назад знала, чего он добивается.

— Я не думала, что это случится так скоро. Теперь я стану только индуской, — сказала она с непонятной ему горечью.

— В тебе прорезалась англичанка, — он погладил ее руку, пальцы сжались сами.

— Англичанка во мне умирает, — прошептала она.

— Ты сама этого хотела…

— Я хотела быть с тобой, только с тобой.

Капли мерцающих отблесков стекали по ее лицу, зажигались искрами в зрачках. Его вдруг охватила грусть, что она от него ускользает, становится недоступной, отгороженной супружеством, бдительностью увеличивающейся семьи, слежкой слуг.

— Ведь ты же не могла выйти за меня.

— Ты никогда не говорил о женитьбе, даже в шутку. Грейс схватила его за руку с неожиданной силой.

— Тебе ничего не говорили о предопределении? — спросила она.

— Очень удобно все свалить на судьбу.

— А я тебе докажу, что она существует. Пошли. Будь и ты смелым, как я.

Иштван молчал, испытывая нежность к девушке. Вероятно, она это почувствовала, потому что медленно повернулась и пошла скрытая темнотой, через холл к лестнице, ведущей вглубь дома.

Он следовал за ней. Грейс была уже по другую сторону большого зала, где в кресле с подобранными ногами дремал раджа. Иштван вспомнил его хвастовство, он снова почувствовал глухую неприязнь. Грейс стояла уже на лестнице, облокотившись одной рукой на перила, она звала его. Белая сумочка, которая висела у нее на руке, покачивалась как маятник, измеряя время. Иштван решительным шагом пересек зал и обнял девушку. По лестнице они поднимались вместе, словно все уже было заранее решено.

Дом опустел, гости и слуги высыпали в парк посмотреть на пиротехнические чудеса. Глухое эхо отражало грохот взрывающихся ракет. Молодые люди шли быстро, не разговаривая.

Наконец Грейс остановилась у темных дверей.

— Куда ты меня ведешь?

— Сюда, — сказала она, наклонившись, чтобы отыскать ключ в сумочке.

Внутри горела только одна лампа, похожая на цветок, стоящий на высоком стебле. На столах и диванах возвышались коробки, искусно перевязанные лентами, кипы сложенного белья — приданое невесты и шелковые сари лежали на полу.

— Сюда принесли подарки, которые я получила… А этот я возьму себе сама.

Отдавая себе отчет в том, чем он рискует, сразу после того, как щелкнул замок закрывшейся за ними двери, Иштван потянулся к Грейс, сейчас ему было уже все равно. Если их здесь застанут, оправдываться будет бесполезно.

— А вторые двери?

— Не бойся, это вход в мой будуар. Тоже заперто, — шептала она, прижавшись губами к его шее. Иштван погрузился в душистые волосы. Девушка обмякла в его объятиях. Опускаясь вниз, она, встала на колени, нежно шепча:

— Мой дорогой, единственный, муж мой… Ее широко открытые глаза смотрели беззащитно.

— Ты с ума сошла, — он сунул руки в ее волосы и потряс за голову.

— Да, да, — подтверждала девушка страстно, прижавшись к нему, ее платье соскользнуло, стянутое нетерпеливой рукой. Иштван увидел стройные, смуглые бедра. Под платьем ничего не было.

— Бери меня, — прошептала она.

Иштван наклонился он видел ее золотистый живот, темный, вьющийся треугольник. Как волна, вбегающая на берег, она шла навстречу ему, ударяясь нетерпеливо о его тело. С яростным наслаждением он ворвался в нее, Грейс обвила его сильно нотами, вбирая в себя, брала его в плен, сжимая в страстных объятиях. Иштван ощущал ее палящую и скользкую глубину. Девушка отдавалась ему с такой отчаянной страстью, что он рванулся, оттолкнув, отодвинулся в сторону. Грейс лежала с раздвинутыми ногами, обнажив зубы как бы в гримасе боли. Руки были скрещены на груди, словно она защищалась, соски сжаты пальцами.