Олег Гор - Просветленные не берут кредитов

Эмоции – неотъемлемая часть человеческого существа, и ситуация не меняется даже в том случае, если существо это трансформирует себя, движется по дороге, ведущей к свободе.

На некоторых этапах они даже могут становиться сильнее, брать над нами полную власть.

И вот тут главное – не пытаться их задавить или прогнать, ибо такое поведение основано на насилии, пусть оно прилагается не к внешнему миру, а к части собственной личности.

Подобная тактика не будет эффективной и приведет лишь к росту внутреннего напряжения.

Нужно действовать как обычно, то есть просто наблюдать, созерцать то, как накатывают волны радости, гнева, печали, злости и как они слабеют и уходят. Исключить любые попытки самооценки, следить за процессом отстраненно, без личной включенности.

Мы продолжали спускаться, но я ощущал себя так, словно взбираюсь в гору с грузом за плечами.

Я так и не смог осмыслить все то, что сказал мне брат Пон, уложить все в стройную систему. А когда попытался отвлечься, заняться обычными медитациями, которые практиковал на ходу, выяснилось, что тяжкая ноша непонимания мешает мне, отвлекает не хуже, чем сверкающий образ будды Вайрочаны.

Переместить сознание в воображаемое дерево я не смог.

«Установление в памяти» пошло с невероятным скрипом, и я уж совсем пал духом, поняв, что и полное осознавание, освоенное больше года назад, перестало получаться. Счастье еще, что брат Пон сказал, что изображать дурачка больше нет смысла и что я могу выкинуть посох, вернуть ему колокольчик и вести себя как обычно.

Во второй половине дня мы наткнулись на дорогу, разъезженный проселок, и по обочине оказалось идти намного легче.

Эта дорога вывела нас на другую, и тут начали попадаться островки асфальта – потрескавшегося, старого, едва державшегося под натиском погоды и растительности, но настоящего.

Первой же машиной, что проехала мимо, к моему удивлению, оказалась раздолбанная «шиши-га» – ГАЗ-66. Она остановилась, из кабины выбрался водитель, и вскоре мы карабкались в кузов, заваленный обрезками огромных, покрытых ржавчиной металлических труб.

На детище отечественного автопрома мы ехали несколько часов.

Горы отодвинулись назад, ушли к горизонту, лес поредел, стали попадаться вырубки. Промелькнула одна деревушка, вторая, третья – все похожие друг на друга как две капли воды.

«Шишигу» мы покинули на крутом повороте.

Брат Пон на прощание благословил водителя, и мы зашагали по тропке, что поднималась на вершину холма, где через заросли просвечивали желтые стены и бурые крыши из престарелой черепицы.

– Монастырь Пхи Май, – объявил мой наставник, когда мы очутились у небольших ворот с чем-то вроде башенки над ними.

Он не успел постучать, как створка из темного дерева открылась и наружу выскочил монашек лет пятнадцати. Отвесил несколько поклонов кряду и затараторил, уважительно сложив руки перед лбом.

Судя по тому, что на его физиономии я заметил почтение, крепко сдобренное опаской, брата Пона тут знали.

Монастырь Пхи Май был невелик, со всех сторон его окружала крытая галерея, населенная высеченными из черного камня бодхисаттвами и буддами. Они сидели в позе лотоса, выстроившись в два ряда, и благосклонно глядели перед собой, некоторые могли похвастаться накинутой на одно плечо лентой из золотистой ткани.

Ниши в стене занимали еще какие-то фигурки, слишком мелкие, чтобы я мог их разглядеть.

В центре двора, образованного галереей, находилось святилище, за ним библиотека и жилой корпус. Все они выглядели ужасно обветшавшими – осыпавшаяся штукатурка, выцветшие, едва различимые фрески, потемневшие от времени деревянные двери, облупившаяся краска.

Но всюду стояли цветы и даже маленькие цветущие деревца в больших горшках, и украшавшие крыши золоченые драконы-наги выглядели не агрессивными, а добродушными.

Навстречу нам вышел еще один монах, куда старше первого, и его уже я поприветствовал поклоном. Затем нас накормили, и мы стали обладателями крохотной, два на два метра кельи с лежаками из обожженной глины и узким оконцем, закрытым от зноя ставнями.

– Как тебе здесь? – спросил брат Пон.

Я поднял большой палец.

В Пхи Май мне, несмотря на царившую в его стенах атмосферу увядания, очень понравилось. Мрачные мысли, что терзали целый день, сгинули, точно не посмели вместе со мной пройти через ворота, а в душе воцарился мир.

– Да, тут спокойно, – подтвердил монах. – Когда-то я здесь жил, едва ли не год. Веселое было время…

Я нетерпеливо заерзал, ожидая, что узнаю наконец хоть что-то о прошлом брата Пона. Но он осекся на полуслове и посмотрел на меня лукаво, давая понять, что все, как обычно, под контролем, каждое слово произносится осознанно, с определенной целью, ну а та входит в настоящую иерархию целей, и все они, так или иначе, относятся к моему обучению.

– Отдыхай, – сказал он. – А я пойду, пообщаюсь с настоятелем.

До самого вечера я ничего не делал, бродил по монастырю, разглядывая статуи бодхисаттв – все они напоминали друг друга, но в то же время отличались, одни носили короны, другие обходились короткой прической, третьи щеголяли узлом волос на макушке.

Некоторые были чуть больше, другие меньше.

Сидел в главном святилище перед ликом Будды, чье изображение тоже носило следы безжалостного времени, хотя и выглядело ухоженным. Вдыхал дым ароматических палочек, слушал, как снаружи кто-то шваркает метлой по камням.

Народу в Пхи Май обитало совсем немного, я насчитал человек пять, все разного возраста, от юного привратника до седого старика. Двигались они неспешно, бесшумно, а столкнувшись со мной, спокойно кланялись, точно равному, но заговорить никто не пытался.

Вечерней трапезы в монастыре предусмотрено не было, но это меня ничуть не расстроило.

Когда стемнело, я вернулся в нашу келью и обнаружил там брата Пона.

– Можем поговорить, если хочешь, – предложил он.

Вопросы мелькали в недрах моего сознания, точно быстрые верткие птицы, и схватить за хвост одну из них я смог лишь с некоторым трудом.

– Почему так? – осведомился я наконец. – Я вроде бы столько узнал и сделал. Прошел через разное… А время от времени словно возвращаюсь назад, в прежнее состояние, будто никогда ничем и не занимался, остался простым человеком со всеми страстями и эмоциями.

– Дорога к освобождению не бывает прямой, – сказал брат Пон. – Это спираль. Хитрая траектория, завитая так, что ты проходишь несколько раз одни и те же участки, но… немного по-разному.

– Но зачем это нужно?

– А затем, что не все омрачения можно рассеять с первого раза, не всегда получается ликвидировать засевшие в сознании аффекты, энергию привычек, отработать последствия давно совершенных деяний. Это медленное движение, толчками, с возвращением назад, на ступеньки, где осталось нечто недоделанное, мешающее идти дальше. Отсюда все то, что кажется тебе изжитым, давно забытые вроде бы пороки, недостатки, эмоции.

Не могу сказать, что это объяснение меня целиком удовлетворило, но идею я понял.

– Давай-ка, вызови из памяти свою бхавачакру, посмотрим, как она выглядит, – велел брат Пон.

Честно говоря, я взялся за это дело с неохотой, ведь в прошлый раз вид частично разрушенного колеса судьбы меня совсем не обрадовал. Сегодня моим закрытым глазам предстало еще больше трещин, а также участки, где рисунки оказались стертыми целиком: слепец и человек со стрелой в глазу.

– Все очень наглядно, – сказал брат Пон, непонятно каким образом, но, похоже, видевший тот же образ, что и я. – Там, где ты сильнее всего преуспел, ослабил цепь взаимозависимого происхождения, там и разрушений больше – неведение имеет над тобой куда меньше власти, чем ранее, а кроме того, ты стал хозяином над своими чувствами приятного, неприятного и нейтрального. Понятно, что не до конца, но все же.

Наверняка я должен был от таких новостей обрадоваться, но не испытал ни малейшего воодушевления.

Слишком уж неприятно смотрелась полуразрушенная бхавачакра.

Брат Пон наверняка заметил, какие именно эмоции меня посетили, но говорить по этому поводу ничего не стал.

Утром же, после завтрака, он заявил, что «настало время отрабатывать проживание». Для начала мы отправились в сарай, где лежали инструменты, и запаслись там молотками, пилой и изрядным количеством гвоздей, а потом обосновались в библиотеке, где пахло слежавшейся пылью, а ветхие стеллажи с трудом удерживали на себе тяжесть огромных томов.

– Несколько полок нужно заменить, и мы сколотим новые, – заявил брат Пон.

Доски нашлись тут же, в углу, сваленные в кучу.

Едва тронув одну из них, я посадил занозу на большом пальце, а в следующий миг меня укусили повыше левого уха. Хлопнув себя по пострадавшему месту, я обнаружил на ладони полураздавленную осу, что продолжала сердито шевелить лапками и изгибать брюшко, чтобы еще разок вонзить в меня жало.