Владимир Колычев - И жизнь моя – вечная игра

– Поздно ты права на меня заявил. Я уже не молодая...

– Не молодая... Тридцати еще нет... Да ты любой молодушке фору дашь...

– Что, есть мисс для сравнения?

– Нет. Давно уже не было.

– Верится с трудом.

– А ты поверь... За ум я взялся... После тебя никого не было. Только Люба...

– После меня или после Лены?

– Не напоминай мне о ней, – поморщился Тимофей.

– Что так?

– Не смогу ее никогда простить.

– А меня, значит, простил? Или нет?

– За что прощать?.. Ты же меня спасла...

– Это я так считаю, что спасла. А ты так не думаешь. Лукавишь ты. Что бы ты ни говорил, все равно предательницей считать будешь, – грустно вздохнула Лада.

– Ага, потому и квартиру тебе в центре города купил, на «Мерседесе» ездишь.

– Это ты откупился от меня... Если бы простил, не бросил бы... А то, что за ум взялся, так можно было бы как раньше, только я и Люба. Или Люба и я. Мне, в общем-то, все равно, какой быть по счету, лишь бы не третьей и не последней... Хорошо же всем было, вспомни.

– Кому хорошо? Если Любе, то ты ошибаешься. Она только вид делала, что ее все устраивает... Она мне двух сыновей родила. И по праву считает себя единственной...

– А я не могу быть единственной?.. Зачем ты женился на ней?

– Тебя не было, потому и женился, – нахмурился Тимофей.

Не нравился ему откос, под который пошел разговор.

– А где я была? Из-за тебя же пострадала...

– Это в мой огород камень?

– Камень... На душе камень... Пусть я не буду единственной. Пусть будет Люба. Но только ты со мной останься... Ты часто в Рязани бываешь, я знаю... Заезжай ко мне хоть иногда...

– Я подумаю, – кивнул Тимофей.

Хотя уже прекрасно знал, что отныне будет частым гостем в этом доме. Вернулся он к Ладе. Сквозь годы и расстояния вернулся. И чувства с новой силой вспыхнули... Уж не любовь ли это?

– А ты над своим поведением подумай, – улыбнулся он. – Чтоб никаких больше мужчин...

– Да какие мужчины? – презрительно скривилась Лада. – Прицепился какой-то придурок в кинотеатре...

– В кинотеатре? В кино ходишь?

– Ну да, интересно...

– А бары, дискотеки?

– Ну, иногда. Очень редко.

– Там тоже цепляются?

– Бывает...

– И как?

– Ничего... Что, ревнуешь?

– Может быть.

– Больше никого не будет. Обещаю...

Тимофей вернулся в Заболонь. И спустя время столкнулся с проблемой, о которой и думать уже забыл.

Сначала к нему пожаловал законный вор Конотоп. Не так давно он вышел из мест не столь отдаленных, сейчас снова смотрел за городом. Тимофей поговорил с ним о том, о сем. А через неделю Конотоп созвонился с ним и назначил встречу на нейтральной территории.

Тимофей решил, что случилось нечто из ряда вон выходящее. И не ошибся. Конотоп был не один, вместе с ним на правах чрезвычайно большого человека Тимофея ждал рязанский вор, тот самый, который смотрел за тюрьмой в его арестантскую бытность.

– Что ж ты, брат, слово свое не держишь? – вроде бы добродушно, но с жестким упреком во взгляде спросил высокопоставленный гость.

– Какое слово? – изобразил недоумение Тимофей.

– Ты что, про разговор наш давний забыл?

– Был разговор. Помощь ты мне обещал. Хотел, чтобы я город обратно взял.

– Но ты ж его взял.

– Может быть. Но в другом, скажем так, варианте. Я здесь уже не центровой.

– Центровой не центровой, а все здесь вокруг тебя вертится. Даже мента злобного приручил... Башли за красную «крышу» платил, а сейчас сам себе голова. Или нет?

– Короче.

– А если короче, то в «общак» сполна платить надо.

– Не вопрос, – кивнул Тимофей. – Я про это не забываю.

– Не забываешь. Но платишь так себе, сколько не жалко. Кое-как и сколько-нибудь...

– Ну почему же, – не согласился Тимофей. – В прошлый раз двадцать тысяч долларов было...

– А должно пятьсот двадцать! – отрезал вор. – И каждый месяц!

– Погоди, что-то я не пойму! – помрачнел Тимофей. – Я не вор, криминального бизнеса у меня нет...

– А спирт?

– Спирт с легальных заводов идет...

– Заводы легальные, а сбыт левый.

– Не знаю про такой.

– Зато я знаю... Нехорошо, Орлик. Договор дороже денег, а ты и деньги жмешь, и слово свое не держишь.

– Кто-то мне помощь обещал. А не было никакой помощи. Сам, как мог, барахтался.

– А девка эта! Лада! Она же тебя отмазала!

– Но воры то здесь при чем?

– При том!.. С ней мой человек говорил, объяснил, что не надо тебя топить. Она испугалась, забрала свои слова обратно.

– Не было ничего такого. Я с ней разговаривал, ничего про твоего человека не слышал.

– Значит, ничего не хочет говорить.

Вор в упор и твердокаменно смотрел на Тимофея. Ощущение такое, будто он на все сто процентов уверен в своей правоте. Не только в политике, но и в психологии есть такое понятие, как «железный занавес». Это когда человек нагло тебе врет из-за этого занавеса, и как бы ты ни разоблачал его вранье, он все равно твердо стоит на своем. Такого ничем не пробьешь. И с рязанским вором спорить бесполезно. А воевать с ним бессмысленно. Воры, может, и не самая боеспособная сила в этом мире, но они злопамятны и терпеливы, годами могут ждать своего часа. Ты уже и забудешь о конфликте с ними, а они только-только «торпеду» с ножом к тебе заслали. Или с автоматом. Или с гранатометом...

– Сколько ты хочешь? – спросил Тимофей.

– Двадцать пять процентов, – жестко отрезал вор.

– С чего?

– Со всех твоих наваров.

– Десять. И только с нелегальных оборотов.

– Двадцать пять!

– Десять!

Тимофей тоже мог создавать «железный занавес». И подтверждать его умел не только силой взгляда, но и непробиваемыми аргументами.

– Десять процентов – это двести тысяч «зеленью» в месяц.

Рязанский вор сам прекрасно знал, что не помогал он Тимофею обрести свободу. Сам должен был понимать, что его требования непомерны и неуместны. И если он не дурак, то двести тысяч долларов должен был принять без всяких колебаний. А Тимофей не считал себя дураком, что согласился на такие убытки. Во-первых, что ни говори, а в изоляторе с подачи смотрящего жилось ему неплохо. А во-вторых, от тюрьмы и сумы не зарекайся. Неизвестно, куда заведет его нынешняя дорожка. Нет никаких гарантий, что впереди его снова не ждет арестантская хата со всеми своими злыми, но в чем-то справедливыми законами тюремного быта. И не жить ему тогда, если сейчас воры поставят на нем «черную метку»...

– Двадцать процентов, – снизил планку вор.

Но Тимофей очень твердо стоял на своем. Твердыми были его обязательства ежемесячно отстегивать Конотопу двести тысяч долларов.

Рязанский вор долго хмурился, но в конце концов сдался. И даже пожелал Тимофею на прощанье всех благ. Не смог он поймать журавля, но уезжал с жирной синицей в руках. Тимофей был уверен, что конфликт был задушен в зародыше. А на следующий день у него состоялся разговор с Головатым. Полковник держался с ним подчеркнуто вежливо, но в глазах запрыгали злорадные чертики, когда разговор зашел о вчерашней встрече с ворами.

– Хотелось бы узнать, откуда они узнали про нелегальный спирт? – спросил Тимофей, через глаза пытаясь заглянуть к нему в душу.

– Ну как узнали, – усмехнулся Головатый. – Они же воры, им ли не знать, что творится в подлунном мире...

Тимофей кивнул, якобы соглашаясь с ним. Но к себе в офис он возвращался с уверенностью, что это менты слили ворам информацию о системе нелегального сбыта. Знал Головатый про нее, сам копать под Тимофея не решился, но подстроил ему пакость со стороны воров. Наверняка на карман он ничего с этого не поимел, зато в моральном плане получил удовольствие...

А через месяц после этого разговора в семье Тимофея произошло несчастье. Погиб Елизар, его давний враг и нынешний тесть.

Как и прежде, Елизар жил на даче вместе со своей сожительницей. Глубже, чем нужно, он не деградировал. Жил не тужил, горя не знал. Но в одно совсем не прекрасное утро его обнаружили в саду с перерезанным горлом. Приспичило ему ночью в туалет, но так он до него и не дошел. Естественно, прокуратура возбудила уголовное дело. И очень умный следователь заявился к Тимофею с претензией. Кто-то еще более умный навел его на мысль, что гражданин Орлик может быть причастен к убийству своего тестя. Нетрудно было догадаться, откуда дует ветер. Головатый знал, до какого состояния и кем был доведен Елизар. Знал, какие чувства Тимофей питает к своему тестю. И неудивительно, что прокурорский следователь ухватился за предложенный ему мотив. Депутатская неприкосновенность Тимофея серьезно осложняла его задачу. Но крест на его домыслах поставила Люба. Она предоставила мужу железное алиби. В момент убийства Тимофей находился вместе с ней, в спальне их дома. И она была уверена, что он никуда не отлучался. Разумеется, представители его личной охраны полностью были солидарны с ней.

Следователь отстал от Тимофея. Но удар под дых нанесла сама Люба. Она ничего не говорила до тех пор, пока Елизара не предали земле. А на поминальной тризне дала лишку. И дома, под градусом, обвинила мужа в смертном грехе.