Елена Михалкова - Дом одиноких сердец

— Ну да, — кивнула Даша. — Вы ему, должно быть, скормили кучу всяких препаратов, от которых он и вовсе стал овощем. А потом оставили перед воротами пансионата, разыграли перед всеми мать Терезу.

Раева отвела от нее взгляд и уставилась на рукав Ангела Ивановича.

— Да нет, кучи не понадобилось, — словно про себя произнесла она. — Он и так уже был… не помнил многого… почти все забыл.

— А знаете, Лидия Михайловна, когда я перестала вас подозревать? — спросила Даша. — После нашего разговора об Ангеле Ивановиче. Вы так смотрели на него тогда… И сказали: если в силах одного человека хоть как-то компенсировать страдания, то это должно быть сделано. И еще, что вы не верите в божье воздаяние. Я ошиблась — подумала, что вы говорите о старике и его страданиях. А вы говорили о себе и о муже. Это свои страдания вы компенсировали. Вы своими руками воздавали своему мужу за то, что он полюбил кого-то, кроме вас.

— Он меня предал, — негромко сказала Раева. — Предательство — самый страшный грех по всем людским законам.

— Вот-вот, — кивнула Даша. — И вы его наказали. Потому вы и улыбались тогда — от радости. В тюрьме муж был далеко от вас, не так ли? Вы больше не могли его… наказывать. А здесь, в пансионате, он оказался в полной вашей власти. И главное — никто никогда не догадался бы, что Ангел Иванович — ваш муж. Он выглядел таким старым! Неудивительно после стольких-то лет тюрьмы. Странно, как он вообще остался жив. Ваша улыбка была улыбкой хозяина, вот чего я не поняла. Вы так хорошо улыбались… так счастливо… Конечно, теперь-то он никуда не мог деться от вас! Господи, Лидия Михайловна, неужели вы за все эти годы не простили его?

Женщина на земле покачала головой.

— Вы страшный человек, — тихо сказала Даша. — Вы не только убили человека и отправили невиновного в тюрьму, лишив его счастья. Вы каждый день наслаждались видом его страданий, болезни, мучений…

Внезапно Дашу начал разбирать истерический смех.

— Вы… вы хоть раз давали ему картошку? — спросила она, стараясь подавить его. — Скажите, Лидия Михайловна?

— Конечно, нет, — отозвалась та. — Он ее очень любил раньше…

— Денисов, наверное, догадался, — сказала Даша скорее себе самой. — Может быть, не знал наверняка, но догадывался. А вот Петр Васильевич не догадывался — знал точно. У вашего мужа случались просветления в его сумасшествии. Вы знали, Лидия Михайловна? Иногда он начинал вести себя как здоровый человек. Я видела такой момент только один раз, когда застала его с Денисовым. Но Петр Васильевич… Петр Васильевич бывал здесь каждый день и беседовал со всеми подолгу. И с Ангелом Ивановичем тоже. Всю историю он мог узнать только от него. В минуту просветления ваш муж рассказал ему ее. Может, не за один раз, а за несколько, неважно. Важно то, что Боровицкий все понял, а поняв, написал пять своих маленьких историй про двух людей. И еще… — Даша сделала паузу. — Он ведь все вам рассказал, да?

— Не рассказал, — покачала головой Раева, — дал понять. Намекнул, что собирается установить над Антошей опеку… взять его к себе… Вы же понимаете, что я не могла такого допустить.

— Петр Васильевич хулиганил. Он вовсе не собирался забирать у вас Ангела Ивановича, — с истерическим смешком, который не смогла сдержать, возразила Даша. — Просто хотел, чтобы вы его убили.

— Что?! — Раева так стремительно вскочила на ноги, что Даша вздрогнула и тоже встала. — Что вы сказали?!

— Боровицкий был смертельно болен. Он умирал! — побледнев, бросила ей в лицо Даша. — Ведь Петр Васильевич не сопротивлялся вам, правда? Он хотел, чтобы вы его убили. Боровицкий очень хорошо разбирался в людях и знал, что вы предпримете. Он специально доводил вас до такого решения, зная, что вы не остановитесь ни перед чем. Но перед смертью оставил мне свои рукописи. Знаете, в какой-то степени он был совершенно бессердечным человеком, потому что судьба вашего мужа его не беспокоила. Но он хотел посмеяться над вами напоследок — вот и все! Над вами, над своими детьми, над всем вашим пансионатом, в котором он поднял столько шума. Делал вид, что пишет книгу об обитателях! Приносил с собой ноутбук! Наверное, и в самом деле собирался ее писать, но, когда узнал вашу историю, понял, что она гораздо интереснее. Из нее могла бы получиться настоящая книга.

— Но он ее никогда не напишет! — выкрикнула ей в лицо управляющая.

— Он ее уже написал! Написал для себя, для меня и для вас, а потом ушел! Сделал все так, как сам захотел, понимаете?! А вы, вы были для него просто персонажем, который действовал по его указанию.

— И вы тоже! — яростно бросила Раева.

— И я тоже, — согласилась Даша. — Но я сейчас уйду из его книги. А вы останетесь в ней навсегда. Как зверь в клетке. Потому что вы и есть зверь, а пансионат — ваша клетка, из которой вы больше никуда не денетесь. Будете ходить, вспоминать, как мучили своего несчастного мужа, и жить этими воспоминаниями, как другие живут воспоминаниями о счастье!

С глухим звериным рычанием Раева бросилась на Дашу, повалила ее на землю и вцепилась в горло, но в следующую секунду закричала и разжала пальцы. Клыки собаки впились в кожу на ее шее.

— Проша, нельзя! — крикнула Даша. — Отпусти ее!

Она поднялась с земли и отряхнулась.

— Фу, Проша, — повторила она спокойно псу, который по-прежнему стоял над женщиной, поставив передние лапы ей на грудь. — Оставь ее.

Проша разжал зубы и отошел. Раева села, провела рукой по горлу, а потом, как слепая, — по лицу Ангела Ивановича.

— Ушел, ушел… — пробормотала она негромко, раскачиваясь вперед-назад. — Он от меня ушел… Как же я жить дальше буду, а? — неожиданно спросила она Дашу, подняв на нее пустые глаза. — Что же мне дальше делать?

Даша молча смотрела на Раеву. Затем развернулась и пошла прочь, оставив за спиной скорченное тело старика и женщину, раскачивающуюся около него. Листки рукописи так и остались брошенными на земле.

Не успела она пройти и сорока шагов, как навстречу ей метнулась фигура в белой рубашке. Даша чуть не вскрикнула, но в следующую секунду узнала Денисова. Главврач так торопился, что даже не накинул ничего поверх легкой летней рубашки с короткими рукавами.

— Где она? — хрипло спросил Денисов. По лицу его текли капли пота, он запыхался. — Держите вашу собаку, пожалуйста!

— Там, — махнула рукой Даша, придерживая смирно стоящего Прошу за загривок. — И Ангел Иванович тоже там, — прибавила она, с отвращением глядя на главврача.

— Упокоился — и ладно, — выдохнул Денисов и совершенно неожиданно для Даши медленно, неумело перекрестился.

Она завороженно смотрела, как он тянет щепоть ко лбу, как опускает волосатую руку вниз, как старательно подносит ее то к одному плечу, то к другому… Перекрестившись, Денисов сделал шаг по тропе, и тут Даша поняла, что она увидела.

— Так это были вы… — с удивлением сказала она.

Денисов остановился и затравленно обернулся на нее. Проша насторожился.

— Что? Что, что вам нужно? — быстро забормотал Борис Игоревич.

Но Даша не смотрела на него. Она смотрела на его правую руку, над локтем которой белел толстый рубец, заканчивавшийся где-то под рукавом рубашки.

— Это про вас говорил мне тогда Боровицкий… — ошеломленно произнесла она, по-прежнему не сводя глаз со шрама. — Он еще сказал, что вы панически боитесь собак, потому что вас какой-то пес покусал в детстве. И не просто покусал, а чуть руку не оттяпал, — он так и сказал. Значит, вы — тот самый мальчик, который приносил Свете цветы. Который потом все понял, но боялся рассказать…

Денисов молча смотрел на Дашу. Потом открыл рот, облизал пересохшие губы и покосился на собаку.

— Но как же… как же вы оказались потом у Раевой? — скорее у себя, чем у него, спросила Даша.

— Работу пришел просить, когда жизнь приперла. Знал, что не откажет, — внезапно ответил Денисов, дернув уголком рта. — И не отказала! Найти-то ее было несложно, следил я за ее милостью, знал о ее жизни…

— Не понимаю! — Даша чувствовала, что в голове у нее все перемешалось. — Как же вы смогли рассказать обо всем Боровицкому? Зачем?

— А я и не рассказывал, — истерично рассмеялся Денисов. — То есть рассказывал, конечно, только давно. Двадцать лет назад. Когда был юным мушкетером, случайно встретившим хитроумного кардинала и сдуру выболтавшим ему все, что только можно. И про Атоса, и про Портоса, а самое главное — про миледи. Располагал он к себе, покойный-то. Вы и сами, поди, все свое грязное белье ему показывали, по себе знаете, — скривился он. — А когда встретил его здесь, пожалел тыщу раз о том, что дураком болтливым был. Думал — не узнает он меня, но узнал, узнал… Притворялся только, что не узнал, старая падаль! Гнида…

— Знаешь что, Проша, — задумчиво сказала Даша, — хочешь, я тебе «фас» скомандую?