Проект "Ковчег" (СИ) - Лифановский Дмитрий

- Заметано!

Все десять ракет легли вдоль моста. Может какие-то и прошли мимо, но в море пламени, дыма и кусков бетона этого было не разобрать. По вертолету опять простучали пули. Машину тряхнуло, но моторы работали нормально, управление тоже не пострадало. Все пора домой. Задание они выполнили и даже перевыполнили. Сашка ушел на северо-запад, прижимаясь, как можно ниже к лесу. Истребители противника так и не появились, а может и появились, но их не нашли. В общем до базы добрались нормально.

Посадка и тишина, наступившая после того, как остановились винты резанула уши. Сашка открыл кабину и вдруг понял, что вылезти из нее он не может, просто не слушается тело. Когда летел, он этого не ощущал, руки и ноги автоматически выполняли привычную работу, а вот сейчас отказались. Даже стащить шлем не получалось. Видя, что Сашка не вылезает к кабине ринулись встречающие их техники и Волков. Расталкивая всех, подскочил, обежав вертолет, Никифоров:

- Саня, ты что?! Ранен?!

А ему вдруг стало смешно. Он нервно хихикнул, а потом расхохотался:

- Ранен? Да нифига! Не поверишь, руки-ноги не слушаются. Не получается пошевелиться, - и Сашка опять зашелся в смехе. На лице Петра тревога сменилась недоумением, потом он тоже стал подхихикивать и вот они вдвоем ражли во весь голос, до слез, до икоты. Хохотали, радуясь, что живы, что сделали то, во что даже сами не верили, их веселили непонимающие лица техников, бессилие Сашки и, как оказалось пустая, тревога Никифорова. А у вертолета молча стояли и смотрели на стекло кабины стрелка-оператора, покрытое кляксами пулевых попаданий и паутиной трещин Миль и Волков. Подняв взгляд они увидели точно такие же кляксы и на Сашкином блистере. Михаил Леонтьевич посмотрел на майора и покачал головой, парни не понимали, что вернулись с того света невредимыми, а вот конструктор и повоевавший майор все отлично осознавали.

Александр маленько отошел от всплеска адреналина и кое-как выбрался из кабины. Морозный воздух холодил вспотевшее лицо и спину. Немного пройдясь, поприседав и поделав наклоны, Сашка подошел к Петру:

- Петь, на второй мост надо сейчас лететь. Скоро немцы прочухаются и усилят ПВО по всей железке. У них единственная магистраль осталась на Смоленск и Москву и завтра нас там будут ждать горячо и с нетерпением.

- Согласен, Сань. А ты как, сможешь?

- Смогу. Пока на адреналине, смогу, - Сашка хотел добавить, что завтра его под угрозой расстрела не заставить куда-то лететь, но не стал. Во-первых если не доделать работу сегодня, он сам полетит и заставлять его никому не придется, а во вторых ни к чему было об этом говорить, еще подумают, что он трус.

- Ну, тогда давай слетаем, о чем разговор.

Сашка подошел к Милю.

- Михаил Леонтьевич, надо еще ракеты вешать. Второй мост сегодня уничтожать надо.

Миль с Волковым удивленно уставились на него:

- Саша, ты машину видел? Она же, как решето!

- Сюда же нормально долетели. Пусть ребята жизненно важные узлы проверят и ракеты готовят. Завтра нас там будут ждать, - повторил он свои доводы для Волкова и Михаила Леонтьевича.

- Хорошо, - и Миль начал командовать техниками. Времени было не так уж и много для подготовки еще одного боевого вылета. А пока механики готовили машину Сашка с Петром в уголке мастерской молча пили чай. Разговаривать не хотелось. Адреналин начал отпускать и идея со вторым вылетом уже не казалась такой уж хорошей. Но дело закрутилось и отыгрывать что-то назад было поздно. Через два часа техники доложили о готовности. Сашка за это время, пригревшись на стуле, закемарил. Никифоров тоже клевал носом. Но как только оба услышали о том, что можно лететь, сон сняло, как рукой. Парни заняли свои места в кабинах и ушли на второй боевой вылет.

Миль и Волков не стали спускаться под землю, решив остаться ждать возвращения вертолета на воздухе. То что дело было горячим они поняли по избитой машине, но вот в подробности ни Александр ни Петр их не посвятили, доложив только о том, что задание выполнено. Сашка еще отдал майору карту памяти с аппаратуры фотовидеофиксации, заменив ее на новую.

- А ведь ему было страшно лететь второй раз. Еще страшнее чем в первый, - произнес Миль, задумчиво глядя в небо, как бы про себя.

- Он солдат, а сейчас война, - Волков сказал это, просто, чтобы что-нибудь сказать.

- Он мальчишка, самый обычный мальчишка, - Михаил Леонтьевич нервно дернул головой, - Вы знаете, Владимир Викторович, я был на фронте. В августе. Тут, неподалеку, - Миль махнул рукой куда-то в неопределенном направлении, - под Ельней. Мы испытывали там свои поделки, - слово «поделки» Михаил Леонтьевич произнес с ироничной усмешкой. – Я видел войну, видел смерть, трусость и героизм. Я думал, что привык к этому. А вот сейчас стою здесь и понимаю, что нет, и наверное никогда не привыкну. Нельзя к этому привыкнуть. Что вот такие мальчишки воюют и умирают, что можно просто так взять и сжечь женщин и детей, - потом ни с того ни с сего спросил, без перехода - за что у него орден?

- А он не рассказывал?

- Вы знаете, нет. Мне, вообще показалось, что он стесняется этой награды.

Майор улыбнулся:

- Есть такое дело. Он почему-то думает, что получил ее не заслуженно. Он, когда только сюда попал увидел, как немцы сбили наш бомбардировщик. Летчики выбросились с парашютами. Выжил один. Никифоров.

- Петр?

- Да. Александр притащил его раненного к себе на базу и вылечил.

- Он еще и лечить умеет?

- Товарищ младший лейтенант у нас разносторонне развитый парень, но его таким жизнь сделала. Миль вопросительно посмотрел на Волкова. – Вам это знать не надо, не обижайтесь, Михаил Леонтьевич. Конструктор только пожал плечами – не надо, так не надо, мало ли какие еще тайны хранит этот бункер. – А потом, когда они в самый первый раз летели отсюда в Москву Сашка сбил три немецких бомбардировщика. Вот за них и за Никифорова по совокупности и наградили.

- А почему тогда стесняется? По-моему за три сбитых ему и так положена награда, да и за спасение командира у нас награждают.

- А Александр считает, что это все не стоит наград. Петра он спас просто потому что это свой, русский летчик. А бомбардировщики сбил пользуясь неожиданностью и техническим превосходством.

- Ну и что? Разве это как-то умаляет совершенное им?

- Нет, конечно. Но это понимаете Вы, я, товарищ Сталин. А для Сашки все его действия, это само собой разумеющиеся вещи. Воспитан он так. Поэтому и сейчас, не смотря на страх и усталость полетел во второй раз. Потому что так надо, он даже не думает, что делает что-то героическое. Для него это просто работа такая. Или, что вернее, жизнь такая.

- Хороший парень. Правильный. Выжил бы только!

Волков пожал плечами.

- Постараемся уберечь. Только война ведь, она у нас спрашивать не будет. Надеюсь, как технику отсюда перегоните, не будет он больше воевать. В школу пойдет. Да Вам, вот, будет помогать вертолеты конструировать, да испытывать.

- В школу? – удивлению Миля не было предела, - Зачем ему в школу? У него уже сейчас подготовка на уровне выпускника института.

- Это в Ваших точных науках. А вот в жизни нашей он как кутенок слепой. Ему со сверстниками надо общаться, в общество встраиваться, просто жить начинать. Можно было его и в институт отправить и в армии оставить, вернее в органах. Но тут он останется и так. Он потянет, и будет тянуть. Но это все опять через преодоление и без понимания нашей жизни. А товарищ Сталин хочет, чтобы Александр стал полноценным членом общества, с привязанностями, различного рода взаимоотношениями, чтоб он любил свою новую советскую Родину сердцем, душой, как родную мать, а не потому что ему так диктует его долг солдата. А где, как не в школе, мальчишке его возраста получить все это.

Тут настала очередь Михаила Леонтьевича пожимать плечами:

- Ну, не знаю. Мне кажется Александр перерос своих ровесников, у мне порой складывается ощущение, когда разговариваю с ним, что говорю с взрослым человеком, а не с шестнадцатилетним мальчишкой.