Владимир Поселягин - Я - истребитель

«Пять пар. Действуют уверенно, четко. Засадная группа? На меня? Очень похоже!»

То, что это профи, я видел отчетливо — слишком четко и красиво шли они ко мне, беря в клещи. Этот прием я знал, он назывался «краги». Так действовала группа полковника фон Шредера в Британии. В СССР они тоже отметились в сорок третьем, под Курском, но каких-либо успехов не добились, господство в воздухе уже переходило к нам в руки.

— Бычок, я Лютик, мне наперерез идет десяток «мессеров». Как поняли меня, прием?

— Лютик, уходи. Это приказ.

— Уже нет возможности. Я принимаю бой. Бычок, судя по манере пилотировании, это группа, специально подготовленная для борьбы с асами противника. Уходите спокойно, они вас не тронут, им нужен я.

— Лютик!!! — Что говорил комиссар, я не дослышал, так как, крутнувшись вокруг своей оси, пропустил пару, атаковавшую меня сверху, и бросился на другую, идущую мне наперерез.

— Я вам покажу, уроды, что такое русские асы…

После обеда приглашенные командиры устроились на специальных местах отдыха неподалеку от штаба. Этих мест было два — у стоянки самолетов и у жилых землянок ближе к штабу. Их придумал Суворов, чтобы люди могли спокойно посидеть и поговорить. Представляли они собой обычные беседки со столами и скамейками, обшитые по кругу плетеными ветками, с крышей из масксетей. Что ни говори, а такого, чтобы они пустовали, не было. Да и Никитин частенько пользовался ими, обсуждая с другими командирами что-нибудь за кружкой чая. В общем, идея была хорошая.

— Товарищ подполковник. Вас вызывает к телефону командующий армией, генерал-лейтенант Ефремов, — отвлек их от разговоров дежурный.

— Иду, — встал Запашный. Никитин, а вместе с ним и остальные, включая генерала, поспешили следом. Всем было интересно, зачем вызывает командира простого бомбардировочного полка командующий армией.

— Товарищ генерал-лейтенант, подполковник Запашный у телефона.

— Запашный? Это твой одиночный самолет сопровождал два десятка бомбардировщиков?

— Сопровождал?.. Да, это мой летчик, товарищ генерал-лейтенант, лейтенант Суворов.

— Суворов? Тот самый? Жди своего героя. Представляешь, этот парень, когда их догнали десять немцев, храбро бросился в атаку и сбил СЕМЬ, ты представляешь, подполковник? СЕМЬ немецких истребителей! Остальным таких пинков отвешал, что они, наверное, до Берлина улепетывали в испуге. Так что жди, он к вам полетел. Молодец, что воспитал такого летчика, эх, нам бы их побольше!

— Спасибо, товарищ генерал-лейтенант! Будем ждать!

Договорив с командующим, комполка отдал трубку дежурному и повернулся. Связь с командармом была просто изумительной, без привычных потрескиваний и шорохов, да и мембрана динамика в трубке звучала громко, так что все присутствующие хорошо слышали все, что сказал генерал Ефремов.

Почти немедленно все стали обговаривать только что услышанную новость, при этом бурно жестикулируя.

— Что по общему динамику слышно? — тихо спросил у дежурного Запашный.

— Далеко, товарищ подполковник. Мы не слышим их.

— Черт! Ладно, будем ждать. На всякий случай предупредите медиков, чтобы были наготове.

Переговариваясь, они вернулись в беседку, находившуюся в ста метрах от опушки, продолжая обсуждать услышанное. Семь сбитых в одном бою — такого еще не было ни у нас, ни у немцев. Но теперь есть, причем на глазах большого количества бойцов и командиров, которые видели этот бой, включая и штаб армии с командующим во главе.

Послышался рев моторов. Вернулись бомбардировщики. Прилетевшие командиры смотрели на небо. Суворова все не было.

Подошедший от своего самолета Тарасов вытер мокрый лоб и ответил на молчаливый вопрос:

— Там он остался, мы связь с ним почти сразу потеряли, но как падал один из сбитых, видели, дальше уже ушли слишком далеко. Он мне успел сообщить, что это на него охота идет.

Никитин сжато рассказал о звонке Ефремова.

— Вернется. Суворов всегда возвращается, — уверенно сказал Тарасов и вместе с остальными подошедшими летчиками направился в штаб. Нужно было писать рапорт о вылете.

Командиры снова вернулись в беседку, изредка прислушиваясь, не слышно ли мотора одинокого ЛаГГа. Но было тихо.

Удары приклада сдвинули фонарь, но не открыли его.

— Давай-давай, вверх тянем! — приказал командир роты.

Пять крепких крестьянских рук ухватились за край фонаря и с треском открыли его. Стоявшие ближе бойцы поморщились от смрада, идущего из кабины истребителя. Испуганно смотревший на них немец в комбинезоне с офицерскими знаками различия умудрился жидко обделаться во время боя, отчего никто не решался его трогать. Все брезговали.

— Ну взяли! — скомандовал капитан, и двое бойцов ухватили офицера за шиворот и вытащили из кабины.

Идти сам он не хотел, а отвешивать ему пинки для стимуляции все брезговали, боялись сапоги испачкать. Гитлеровца дотащили до озера и швырнули в воду.

Некоторые красноармейцы продолжали наблюдать за воздушным боем, комментируя увиденное. Вот пустил дым и понесся вниз еще один маленький крестик, но бой продолжался, значит, наш летчик жив. Красноармейцы радостными воплями встретили падение очередного «мессера», заглушив злобное рычание пленного, который тоже часто бросал взгляды вверх.

— Товарищ капитан, а что он орет? — спросил один из лейтенантов у комбата резервной дивизии.

— Да кто его знает? Сейчас переводчик из штаба полка приедет, узнаем, — лениво ответил капитан, наблюдая за немцем, который уже успел выстираться и сейчас, бросив мокрую одежду на берег, просто мылся.

Приехавший на коне молодой младший лейтенант с очками на курносом лице быстро расспросил немца.

— Это оберст-лейтенант фон Шредер… подполковник по-нашему, документы подтверждают его слова. Говорит, что в задачу его группы входило уничтожение советского аса…

— …Суворова, это я разобрал, — перебил капитан.

— Да, Суворова. Но при первой же атаке его самолет получил сильные повреждения, и оберст-лейтенанту пришлось сесть на вынужденную. Говорит, что на его счету тридцать сбитых, и он не ожидал, что какой-то дикарь его собьет.

— Вот гад… — начал было капитан, но его прервал крик одного из бойцов.

— Товарищ капитан, парашютист! — указал он при этом на белый купол парашюта и человечка под ним.

— Это с того сбитого. Еще один немец.

Через полчаса к оберсту присоединился командир второй четверки, капитан Кляузе.

— Что они говорят? — спросил капитан, следя за бурным обсуждением немцев.

— Ругаются. Этот фон говорит, что они какого-то русского недочеловека сбить не могут. А капитан отвечает, что у русского незнакомая и совершенная техника пилотирования. Как к нему ни подойдешь, он уже в тебя стреляет, мол, такое впечатление, что у него глаза на затылке…