Дмитрий Матяш - Выход 493

— Кирилл. — Голос Секача был тверд, но гнетущую душу тоску за твердостью было не скрыть. — Я знаю, что заставляет тебя так говорить. Ты был для меня лучшим другом за все то время, что я прожил в Укрытии. Навсегда им и останешься. Но теперь все поменялось. Я не хочу быть среди вас изгоем. Не хочу, чтобы вы шарахались от меня, как от тени крылача, боялись протянуть руку. Поэтому если кого-то еще интересует мое мнение, то вот оно: я сам хочу уйти.

— Хорошо, — опустив голову, согласился Крысолов, — раз ты сам решил, ты уйдешь. Но прежде чем ты покинешь нас, я хотел бы кое-что рассказать. Быть может, это как-нибудь повлияет на твое решение, а также на мнение остальных. — Он обвел всех сталкеров долгим взглядом, в конце остановив его на своем напарнике.

Бешеный подкинул в костер несколько сухих поленьев, и внимание всех присутствующих сразу же переключилось на то, как жадные языки пламени начинают облизывать свежую пищу, неуверенно пробовать ее на вкус, и по мере поглощения — растут, ширятся, полыхают все ярче и ярче.

— Вот ты, Тюремщик, скажи мне, как ты считаешь, почему они разбирают завал? — повернув голову в ту сторону, спросил Крысолов.

— А ты нам так этого и не объяснил, — пожал плечами Тюремщик. — Мы считали, что ты сумел договориться с их… главным. А что, нет?

Крысолов заставил себя рассмеяться.

— Ну ты, блин, дал. Вы все, что ли, так считаете? — Он снова обвел всех сталкеров взглядом, и те неопределенно закивали. — Эх, ну как я могу с ними договориться? Они что, говорить умеют?

— Тогда будьте же так добры, объясните нам, уважаемый Кирилл Валерьевич, — лицо старика выражало подлинную заинтересованность, — как вам это удалось.

И Крысолов рассказал. Рассказал о случае в Яготине, о собаках, о человеке, которого они убили. Сталкеры, не считая от природы недоверчивых Тюремщика и Михалыча, завороженно молчали и внимательно, как жаждущие новых знаний послушники, вникали в поведанное Кириллом Валерьевичем. Но когда тот рассказал им о своей телепатической способности, даже скептическое выражение лица Тюремщика сменилось вниманием. Крысолов не стал вдаваться в подробности — было видно, что раскрывать эту тайну ему достаточно трудно, но даже тех словно невзначай оброненных фраз о способности понимать некоторых существ хватило, чтобы лица всех окружающих вытянулись, а в глазах замерцал живой интерес. Даже дальнейший рассказ о «Смотрящем», бункерах «первенцев», дозиметрах, воздухе, спутниках, «Афта-лайфе», обо всем, что он узнал от одного из ученых, пожертвовавших своим мозгом ради изучения и восстановления цивилизации, не произвел на них такого впечатления. И лишь когда он повернул рассказ на тему харьковчан, которые сумели выжить, но все еще продолжают нуждаться в них не столько для защиты, сколько для поддержания духа, сталкеры немного оживились. Перекинулись между собой парой слов.

При других обстоятельствах Крысолов мог бы отдать приказ и не деликатничать. Но делать он этого не стал. Возможно, по той причине, что, отдай он подобный приказ, предварительно не согласовав его с остальными членами экспедиции, его вменяемость наряду с ясностью рассудка встали бы под большой вопрос.

«Какого черта?! — могли бы возразить остальные члены экспедиции и были бы, разумеется, правы на все сто. — С какой радости нам продолжать экспедицию? Преследовать надуманные идеи? Проверить, кто там передает нам приветы из Харькова? Да вы в своем уме, командир? У нас уже один человек числится пропавшим без вести, неизвестно, где „Бессонница“ со своим экипажем, а мы тут покатушки в Харьков устроим?!»

И тогда кто его знает, где он проведет остаток времени? Запрут в последнем отсеке «Чистильщикова» вагона, оружие заберут, люк загерметизируют, вот и посиди, дорогой товарищ начальник, пока домой не вернемся. Так это же еще в лучшем случае. В худшем — если он сопротивляться начнет, то есть выкажет свою потенциальную опасность для остальных членов экипажа, а в дальнейшем и для всего Укрытия в целом, то и того похлеще — высадят у ближайшей деревни, автомат с рожком патронов бросят, и будь здоров, не поминай лихом, великий Крысолов.

Ведь разные случаи были. Сталкерам не привыкать к тому, что их командиры, даже самые мудрые и опытные, иногда съезжают с катушек. А посему в случае чего церемониться не будут: только учуют, что с командующим нелады, и все — прощай, дорогой Крысолов, не выдержала твоя психика очередного испытания.

— Я не знаю, верите ли вы мне, — подытоживал он. — Я не знаю, верю ли сам сказанному «Единым Смотрящим», но, видит Бог, я согласен в это поверить. Пускай мне для этого придется признать себя… — он покосился на Секача, — существом, далеким от прежнего понятия «человек»… Ну и черт с ним, главное, что мы ведь есть, что мы живы! А форма наша — это всего лишь форма. Все поменялось же вокруг нас. Природа, атмосфера, биосреда — да все! Почему мы не можем измениться? Возможно даже, что это и есть следующий этап эволюции. Ведь если бы какому-нибудь неандертальцу показать современного человека, он ведь тоже подумал бы, что тот выглядит как полный урод. Да и ну ее к черту, форму эту! Какой бы она там ни была через двести лет, главное, что у нас останется сознание. — Он постучал указательным пальцем себя по виску. — Мы должны его сохранить. И тогда мы сможем дальше развивать наши таланты, изучать природу, создавать новые разделы в науке, рисовать картины и писать книги о подвигах наших сталкеров. Быть может, кто-то когда-то напишет и о нас, мужики, о нашем выходе четыреста девяносто три, о том, как мы стояли на грани, но все-таки сумели удержаться! Удержаться одной командой, мужики!

Тишина. Лишь далекое шуршание подошв да потрескивание навевающего воспоминания о доме костра. Никто не слышал раньше, чтобы Крысолов так говорил. Не только молодым — вообще. За суровым, сосредоточенным лицом обычно скрывались несловоохотливость, сдержанность и краткость. За редким исключением, когда он читал вслух что-нибудь из Остапа Вишни — его любимого писателя, никаких историй он никогда прилюдно не рассказывал. Да и сейчас, если бы не стоявший вдали Секач, чья мощная фигура почти утонула в ночи, никто бы не услышал ни о приключениях в Яготине, ни о его способностях.

В наступившей тишине, казалось, даже было слышно, как журчат потоки мыслей в головах. Никто не переговаривался, будто каждый боялся первым озвучить свои соображения, никто не решался спросить что-либо у Крысолова, хотя вопросов накопилось немало. Все молчали, и даже их взгляды не пересекались, как и прежде, сосредоточившись на заметно потускневшем пламени костра.

— Ребята, — обратил на себя внимание выглянувший из-за плеча Крысолова полковник Щукин, — а ведь это правда. И хотя мне не очень нравится это слово — «неочеловек», и уж совсем не хочется признавать себя мутантом, — он снисходительно улыбнулся, — но то, о чем поведал Кирилл Валерьевич, для меня, бесспорно, не новость.