Питер Страуб - Дети Эдгара По

Тогда мой ум, а вместе с ним и сердце, исцелились, и я опять стала проводить дни на палубе, где, как мне казалось, я ещё чуяла удаляющийся аромат цветущих деревьев и все другие чудные запахи Парамарибо, а Марта, которую я привезла из вашей страны в Нидерланды, где освободила её от рабского состояния, весь путь продолжала поддерживать мои силы настоями из трав. Этому искусству она научилась у матери, которую, в свою очередь, обучил шаман из их бывшей деревни Квамаласамоутоу, что на нашем языке значит Бамбуковый Песок.

Ваша страна влечёт меня, это правда. Мой слух ещё полнится плеском воды ваших рек, то спокойных, то бурных. Даже мои помыслы странным образом вторят их течению.

Ваша страна очень красива, не спорю, господин ван дер Лее; красота соседствует в ней со звериной жестокостью. Я повидала там много таких созданий, каких не увидела бы нигде больше, и знаю, что вы тоже замечали и понимали их, господин ван дер Лее. В вашей стране множество редких насекомых и других тварей, свирепых, причудливых и прекрасных. Я наблюдала их характер и образ жизни, как они устанавливают свои законы и как им следуют, и всё это казалось мне метафорой нашей человеческой жизни.

Я видела отряд муравьёв, пожирающих паука, и паука, пожирающего колибри. Дерево-частокол, называемое райским древом, яблоко Содома, красное и ядовитое, густоту джунглей с их путаницей лиан, крыс, аистов, броненосцев и ящериц, туканов и попугаев, — всё это я видела, господин ван дер Лее, и была этим тронута. А ещё я чувствовала жар, горящий там изо дня в день, жар, который, как я верю, едва не убил меня. Ибо ваше солнце горит жарче топки и даже тех ясных огней, которые разводят у вас для вытапливания сахара. Но довольно об этом.

Теперь я хочу говорить о другом жаре, о том, который способен вызывать в иных людях дикость и бешенство. Ибо и этот жар опалял меня, господин ван дер Лее, горячий, колющий и настойчивый. И, может быть, вы теперь поймёте, что пытаетесь напомнить мне о том, чего я не забыла.

«Что это такое? Что вы видите, госпожа Сибилла?» Как часто вы задавали мне подобные вопросы, господин ван дер Лее. «Что завело вас так далеко от дома?» — спрашивали вы. «Что держит вас здесь? Чего вы желаете больше всего на свете?»

В тот день, господин ван дер Лее, когда вы пошли за мной в лес, тот, который называют лесом Суримомбо, вы опять задавали мне эти вопросы. И другие тоже, и всё это время солнце сжигало меня живьём, и душила лесная влага. У вас на шее был амулет — черта, нехарактерная для вашей щепетильности в гардеробе, — осколок кости, желтоватый и слегка изогнутый. Вы рассказывали мне о Серро де ла Компана, горе, которая поёт, как колокол, о том, что она к югу от саванны, среди плавных песчаных холмов, и что мы должны поехать туда вместе и услышать её колокольный звук. А я была в лесу Суримомбо, одна, без Марты, вы пришли за мной, и я снова сказала, что собираюсь прервать своё путешествие, а вы встали передо мной на колени, опустились прямо на тонкостебельковые листья, светящиеся сине-голубым пламенем на дне леса. А вокруг благоухали изысканные бегонии, каладиумы, хрупкие каллы, красные пассифлоры. А вы стояли на самом дне джунглей, господин ван дер Лее и, не задавая мне больше никаких вопросов, говорили: «Я думал, вы могли бы… я думал, мы могли бы…», и с этими словами увлекли меня за собой.

Но я спрашиваю вас теперь, как, кажется, спрашивала и тогда, в ту умопомрачительную жару, — что это, чего мы ждём? На что мы можем надеяться теперь? На что не могли надеяться тогда?

Я не могла остаться, господин ван дер Лее, потому что жара убила бы меня, а, кроме того, ваша жизнь на плантации сахарного тростника не могла быть моей жизнью. Это не изменилось. Восторг, который мы разделяли тогда, быстротечен. В моей жизни есть место лишь одному, господин ван дер Лее, одному по-настоящему страстному и неотразимому занятию. Наслаждение, которого я ищу, состоит для меня в метаморфозе, который я изучаю, и в как можно более точном перенесении его на пергамен.

Сейчас идёт лёгкий дождь, и светит солнце. У нас это называется Leichter Machen, или Просветление. Такой свет считается колдовским, господин ван дер Лее, а иногда ещё зовётся светом любви, или светом влюблённых, или, иначе, праздничным светом. А если встать где-нибудь повыше, то можно увидеть, как он отражается в воде, покрытой рябью от дождя, и кажется, будто бесчисленные огоньки отражаются в водах каналов, и в каждом из них — очертания мостов. Сказочное зрелище, господин ван дер Лее.

Но стоит дождю прекратиться, как неземной свет исчезает, и всё снова становится таким, как обычно, и никто не знает, что он видел. Такое случается, господин ван дер Лее.

Я не отвечала на ваши прежние письма потому, что мне нечего было сказать, а также потому, что мне не хотелось вызывать у вас впечатление, будто ваши надежды и ожидания не напрасны. Я и теперь не хочу вызвать у вас такое впечатление.

Я пишу, чтобы попросить вас не посылать мне больше животных. Ибо мне нечего с ними делать. То есть с теми, которых вы присылали мне прежде. Я хочу изучать лишь некоторые метаморфозы — как одно рождается из другого. Вот почему я прошу не посылать мне больше животных, ибо для меня они бесполезны.

Но если вам непременно хочется послать мне что-нибудь, господин ван дер Лее, пришлите бабочек, маленьких бабочек-калиго, дневных бабочек и клещевину, ятрофу, сатурний, углокрылых пядениц, пришлите примулы с шелкопрядами-монашками, краснохвостов и шпорниковых совок, ежемух и наездников, брассолид и жуков-арлекинов или носаток, господин ван дер Лее, полную коробку носаток, и пусть они доедут живыми, чтобы, когда я открою коробку, господин ван дер Лее, они заблистали, как пламя, и вырвались из заточения целым снопом искр, и это порадует меня, господин ван дер Лее, и напомнит о том, другом пламени, которое жгло меня когда-то.

Джон Коньерс-мл. (р. 1929) — член палаты представителей США от демократической партии с 1965 г. Дэнзел Вашингтон (р. 1954) — известный американский актёр, дважды лауреат «Оскара». — Здесь и далее прим. ред.

Пятитомное собрание сочинений Эдгара По в переводах Шарля Бодлера, снабжённое биографией автора, сыграло важнейшую роль в становлении мировой репутации американского автора.

Генри Джеймс жил в этом доме с 1898 г. до своей смерти в 1916 г. Именно здесь был написан «Поворот винта».

Майкл Макдауэлл (1950–1999) — американский прозаик и сценарист.