Неудача в наследство - Светлана Романюк

Анна как могла коротко описала сложившуюся ситуацию, стараясь не слишком акцентировать внимание старика на неприглядном поведении его праправнука. Как выяснилось – старалась напрасно. Вместо того чтобы осерчать или расстроиться, Михаил Арсеньевич развеселился. Он громогласно хохотал, утирал навернувшиеся на глаза слёзы, хлопал себя по сухоньким коленкам и вновь разражался неудержимым хохотом. Девушка сидела, выпрямив спину до хруста в суставах и осуждающе поджав губы. Ей было неприятно и обидно, что собеседник потешается над унижением отца.

— Ты не обижайся, доченька! – заметив её состояние и вмиг успокоившись, произнёс старик. – Видит божественное семейство – не над тобой смеюсь. Над Мишкой! Послали же боги родственничка. Всё-то у него не как у людей. Веришь? Он ведь и не догадывается, какую кашу заварил. Перебрал вчера да отсыпался весь день. Сейчас уже небось проснулся… голова чугунная. От дворовых своих весь день отмахивался, мсьё своего, не разлепляя глаз, по спине тростью огрел – эка невидаль. Но вот батюшку твоего ведь и в мыслях оскорбить не намеревался, а вышло… Ох лишенько, что же это с соседскою дружбою вино да дурные слуги делают… Ты вот что, зла на него не держи…

— Не буду, раз вы, Михаил Арсеньевич, просите, – произнесла Анна, сгоняя с лица морщинку, притаившуюся меж сведённых было бровей.

— Ты это мне брось, — старик притворно нахмурился и погрозил узловатым пальцем. — Михаил Арсеньевич! Политесы тут разводить удумала. Дедом меня зови, ну на крайности – дедушкой.

— Хорошо, дедушка, — тепло улыбнулась Анна.

— То-то же, — одобрительно крякнул старик, и из-под кустистых бровей неожиданно молодо и лукаво сверкнули глаза. – Что же делать мне с вами, молодыми да непутёвыми… Отец-то сильно осерчал?

— Да уж куда сильнее, за пистолет хватался. На дуэль всё вызвать грозился, пока в голову не пришло, что люди могут подумать, будто он таким образом уплаты долга избежать надеется. Теперь вот сам багаж укладывает, кричит, что, дескать, пусть этот «сосунок» подавится усадьбою, но от него теперь ни слова не дождётся, что для него Михаил Николаевич Милованов – умер, знать он такого не знает и знать не желает, что согласись тот теперь на откуп, отец ни копейки не даст... – Анна вздохнула. – Не могу я так! Бросить всё… Забыть… Там бабушка! Я там каждый цветок, каждую тропинку, каждый закуток знаю! Там родное всё! Как же это бросить, в чужие руки отдать?

Михаил Арсеньевич почесал нос, пощёлкал крышкой табакерки, пару раз качнул туфлей и задумчиво протянул:

— Есть у меня мыслишка одна… Только сразу предупреждаю, ежели будешь, как батюшка твой, в пузырь лезть, ничегошеньки у нас с тобою не выйдет. Тут нужна голова холодная, сердце храброе. Ты вот, к примеру, мышей боишься?

— Нет, дедушка, не боюсь, — покачала головой Анна, пытаясь сообразить, каким образом терпимость к мышам может усадьбу вернуть. – В детстве у меня ручная мышка Машка жила. Беленькая, умненькая…

— Умненькая – это хорошо, — одобряюще пробормотал Михаил Арсеньевич. — Ну слушай, коли так… Я по молодости лет во славу землицы Славской да императора Клавдия II много по миру-то поездил, много повидал, со многими дружбу водил, много кому и дорогу перешёл. Так вот, в одну из поездок, свела меня судьба с одной, кхм… ну, скажем, дамою. Хучь и не людского роду племени, а шибко она мне в душу запала. Да и я ей, надо думать, по сердцу пришёлся. В общем, проводили мы с ней время не без приятности. Ну а когда расстаться пришлось, одарила она меня на прощание. Нда-а-а… Так сразу и не поймёшь, то ли благословила, то ли весь род прокляла… Да я по юношескому скудоумию, признаться, и не задумывался шибко над этим. Но удача с тех пор меня прямо-таки преследовала, да и наследничкам моим от неё убежать не удавалось. Только ведь удача – не счастье. Когда любое твоё желание, любой каприз, хоть самый нелепый, а при пристальном разглядывании даже и вредный, — исполняется. Стоит только об заклад с кем-нито побиться, и всё! На блюдечке с голубой каёмочкой. Ни ног трудить, ни головы прикладывать. Скука, одним словом… А скука для нашего брата наипервейший враг.

Сын-то мой ещё ничего, молодцом держался. А вот внук поплоше был. К концу жизни спился вконец. По всему видать, от скуки. Так и пошло. Пьют да куролесят, куролесят да пьют. Игнат вот до того дошёл, что на жену да на детей своих с ножом кидался. Она, бывало, бедняжка, от него по лесу в одной сорочке убегала. Там, видно, и застудилась, померла… А супостат этот ничего, до внуков дожил. И по сегодня бы ещё жил, если бы по пьяни во флигеле своём подсвечник не опрокинул. В дыму задохнулся. Да ты помнишь, верно, лет двадцать тому назад было…

Не помнишь? Ну да и не надо такое помнить, чего дитю голову засорять. Николай-то, видать, на отца насмотревшись, к вину и близко за всю жизнь не подошёл. Не то беда, что от вина отвернулся, а то беда, что от всей жизни отвернулся, от всего отказался. Ни единой радости себе не позволил, ни единой слабости иль привязанности. Мишка не таков! Задохнётся он так жить. Боюсь, как бы тоже со скуки не запил.

Так вот, задумка у меня есть, как и твоему горю помочь, и его встряхнуть. Хоть на время в чувство привести. Дескать, получи, мил друг! И не только по-твоему бывает! И тебе удача спину показать может!

Зазноба-то моя бывшая меня благословила, а уж потом моих сынов, так ежели кто из них со мною поспорить бы вздумал, так непременно продул бы. Как есть продул! Да вот беда, не видят они меня. Не видят, не слышат, да и почитай, что не помнят уже.

Мы с тобой сейчас по рукам ударим, не как теперь принято, а всерьёз. Чтоб Знак во всю руку. Всё с тобой обговорим, а ты понимай, что всё обязательно по-моему сбудется. Так ты не тушуйся, следом с Мишкой спорь, но уж так условия ставь, чтоб за моими точь-в-точь повторялись. Так и выйдет, что мне проиграешь — у него выиграешь. Соображаешь? Мы с тобой так дело повернём, будто и не ты споришь, а я с ним уговариваюсь,