Всё начинается со лжи (СИ) - Лабрус Елена

Какое же это счастье — снова оказаться дома.

Проснуться рядом с ней. Слышать, как в ванной шумит вода, когда, стараясь меня не разбудить, она выскользнула из постели. Чувствовать запах блинчиков, что она жарит на завтрак. И слышать, как они спорят с Машкой на кухне.

— Привет! — я прислонился к косяку двери, не решаясь войти.

Словно боялся, что эта картинка вот-вот исчезнет: она, в перепачканном мукой фартуке, её ласковая улыбка, Матрёшка с поварёшкой, сосредоточенно размешивающая в чашке жидкое тесто.

— Папа, я качу с вами. Никачу я больше сидеть с бабуской.

— А с нами это куда? — поцеловал я Матрёшку в макушку и обнял ту, по которой так невыносимо соскучился.

— Мне только что звонили, — пыталась она не испачкать меня мукой. Но где была та мука, а где я, чуть её не потерявший. Конечно, мне было всё равно. Я с облегчением выдохнул, когда она прильнула и обвила мою шею руками. — Представляешь, — вела она пальцами по губам, по снова заросшим щетиной скулам, словно убеждаясь, что я не растаю, — прилетел Левинский, владелец Чикагского Университета Репродуктивной Генетики, ему принадлежит Центр, в котором я работала, ну и ещё около тридцати клиник по всему миру.

— Не представляю, — потянулся я к её губам, едва сдерживая улыбку. Ничего не скажу. Пусть узнает сама. Где я пропадал эти три дня. Без еды, без сна, без надежды. Но кое-что у меня всё же получилось. — И чего он хочет?

— Не знаю, но он звонил лично, пригласил меня поговорить… Прекрати сейчас же, — шепнула она, когда мои губы, скользящие по её лицу, стали слишком настойчивыми.

— Не могу, это сильнее меня, — поцеловал я её в висок. — И ты решила взять на эту встречу меня?

— Если ты не против, — заглянула она в мои глаза умоляюще. — Не хочу ехать туда одна. Не то, чтобы боюсь, — скривилась она. — Но мне там не по себе.

— Я понимаю. Конечно, я с тобой поеду. И не вижу причин почему не взять с собой Машку.

— Считаешь?

— Уверен. И это… — приподнял я одну бровь, показывая за спину.

— Что? — не поняла Эльвира.

— У тебя блин горит.

— Вот чёрт! — спохватилась она. — Какого ж ты… молчишь?! Давай уже, садись завтракать, а то я сейчас и остальные с тобой спалю.

Конечно, спалила, но не все. И нам даже удалось поговорить пока я ел, Машка баловалась, выгрызая в блинах дырки, как мышка, и хитро выглядывая в них, а Эльвира красилась. Как обычно, на ходу. Как всегда, на кухне. Но я так любил этот её маленький утренний ритуал. И эту нашу жизнь, семейную, беспокойную, простую.

Не всё мы успели обсудить вчера, когда Эля вернулась, хотя и проговорили опять полночи. Не всё я успел уточнить и за завтраком.

— Так значит, Алескеров оставил Пашутину акции и забрал Юльку? — спросил я в машине по дороге.

— Тебя это удивило? — она первый раз сидела рядом со мной на пассажирском сиденье. И я никак не мог заставить себя не улыбаться, глядя то на неё, то в зеркало заднего вида на Машку, что сосредоточенно ломала игрушку.

— Честно говоря, немного. Я никак не мог понять, чем, когда я перешёл Алескерову дорогу, и акции акциями, а он словно лично был на меня зол.

— Я, честно, тоже думала, что Юлька была способ получить акции. Но что акции был способ заполучить Юльку, — она развела руками. И глянула на блеснувшие на запястье часы. — Чёрт! Опаздываем.

— Ничего. Раз пригласили — подождут, — невозмутимо кивнул я. Как же это приятно, что она ничего не подозревает. — Знаешь, что всё никак не даёт мне покоя. Прости, что я опять про Юльку.

— Да куда же от неё денешься, — усмехнулась она. — Говори.

— Она прислала тебе видео, — я мысленно даже перекрестился. Боже, какой камень с плеч, что ничего не было, хоть я ничего и не помню. — Она решила выйти замуж за Алескерова, чтобы выручить отца. Сделать что-то правильное. Что-то не эгоистичное. Даже с поломойкой этой, своей мачехой, и то ведь, я так понял, пыталась примириться, подружиться. Всё это совершенно, ну никак на неё не похоже. А ещё, что она стала плакать. Я ничего не понимаю.

— А я понимаю, — загадочно улыбнулась моя Мечта. — И прости, что я сейчас потопчусь по твоему самолюбию. Она влюбилась, Паш. И, кажется, первый раз по-настоящему.

— Камиль? — предположил я.

Эльвира пожала плечами.

— Она же из тех, кто никогда не говорит правду. Но порой то, что начинается со лжи, заканчивается настоящей любовью. И, кстати, правды в её словах тоже стало куда больше, — подмигнула она. — А у тебя получилось с акциями?

— Нет, — вздохнул я. Но не тяжело. Мне правда было всё равно, что на данный момент у меня просто не осталось лишних денег, чтобы торговаться с сэром Грегори, сколько бы Пашутин ни предложил тому за его два процента. И перебивать его цену, предлагая не тройную, а ещё большую стоимость я и не мог, и не хотел. Не получилось и не получилось. — Сорок восемь с половиной процентов тоже неплохо, — улыбнулся я. — Не волнуйся, мы не пойдём по миру. Это не единственные наши активы. Это просто акции. Даже одни из акций, которыми я владею. «Север-Золото» и сам по себе на добыче и продаже золота приносит неплохой доход. Так что все предложения на счёт дома, квартиры и отдыха в силе.

— А если Пашутин выкупит долю Алескерова? Он же может?

— Боюсь, что он именно так и сделает, раз грозился. Но свои тридцать девять процентов его зять и за полтора миллиарда долларов ему не продаст. Из принципа.

— Полтора миллиарда, — покачала она головой. — И ты тоже хотел их купить?

— А почему нет? — пожал я плечами. — Бизнес есть бизнес.

— Мне кажется, Алескеров не продаст, потому что рассчитывает на деньги Пашутина и так. Их брачный контракт с Юлькой, я, конечно, не читала. Но мне кажется, он и не собирался биться за эти несчастные семь процентов. Боюсь, для него это тоже бизнес. И деньги. А потом уже женщина, которая стоит между ним и этими деньгам, хоть он её, насколько я поняла, и долго добивался.

— Или наоборот, — пожал я плечами, паркуясь у Центра. — Всё может быть.

 Мы вышли из машины. Эльвира заметно нервничала.

— Я не часто это говорю, — сжал я её руку, едва мы вошли, и заставил посмотреть на себя. — Но этот тот редкий случай, когда хочу сказать. Эль, всё будет хорошо. Поверь мне!

— Если ты рядом, у меня и так всё хорошо, — погладила она меня по колючей щеке.

— А я? Я жи тожи лядом, — возмутилась Матрёшка у меня на руках.

— И ты, — потрепала она её за пухлую щёчку. — Ты — это даже не обсуждается.

Администратор в фойе смерила нас равнодушным взглядом и демонстративно уткнулась в монитор, не соизволив даже поздороваться. Я покачал головой. Эльвира пожала плечами. А доктор Левинский поднялся нам навстречу радушно, словно увидел близких друзей.

Я всё порывался называть его «господин», а он меня поправлял, что он «доктор». Доктор медицинских наук. Это звание он носил с гордостью.

— Присаживайтесь, Эльвира Алесеевна, присаживайтесь, — суетился он.

Крепко, за руку, поздоровался со мной. Умилился Матрёшкой.

Ему выделили отдельный кабинет. И я заметил, как облегчённо выдохнула Эльвира, что не придётся снова идти в кабинет Когана.

— В общем, я ознакомился со всеми материалами, что мне предоставили по вашему увольнению…

— Моему увольнению? — удивилась она. — Но вы сказали дело касается фонда Пашутина?

— А разве ваше увольнение с ним не связано? — удивился в ответ Левинский.

Кстати, очень приятный оказался дядька. Высокий, худой, немного суетливый, с гривой давно не стриженных, а возможно и нечёсаных, кучерявых волос. Он щурился как человек, что привык носить очки с толстыми линзами, но совсем недавно перешёл на линзы, чем поделился со мной во одной из встреч в Чикаго, а многолетняя привычка осталась.

— Да, конечно, связано, — кивнула Эльвира, — глядя в его прищуренные внимательные, и очень умные глаза. — Но всё же косвенно.

— Не соглашусь, — мягко возразил он. — Центр получил довольно крупную сумму, что была обещана за небольшую услугу, о которой вы знаете.