Екатерина Карвасарская - Осознанный аутизм, или Мне не хватает свободы

Стимуляция и аутостимуляция, такие как кусание, биение по голове себя или других, — это попытка получить ощущения. Это и подсказка: я кусаю — значит, мне очень не хватает ощущений, а, чтобы я их почувствовал, мне нужны очень сильные стимулы. Важно не оставлять ребенка наедине с потребностью ощущать, помочь ему, предложив свои стимулы. Стимулы могут быть какими угодно (и визуальными, и слуховыми, и тактильными), поначалу важна именно их сила.

Постепенно, если давать нужные стимулы, необходимость в такой их силе исчезнет. Чем менее аутичен ребенок, тем менее выражены стимуляции.

Чем более провокационно ребенок ведет себя, чем более провокационный способ стимуляции выбирает, тем больше у него шансов получить отдачу той же силы. А если отдачи не получит, то хоть сам себя почувствует. Сила провокации является подсказкой: это уровень стимуляции, необходимый ребенку, чтобы ощутить ее.

По силе стимула мы можем определить, какой уровень стимуляции необходим ребенку для полноценного восприятия. Также стимуляция говорит о силе дискомфорта, который ребенок испытывает.

Когда ребенок находится в спокойном состоянии и у него снижены аутичные защиты, то такая сила стимуляции для восприятия ощущений ребенку не нужна. Кроме того, он может услышать, увидеть, почувствовать при любой силе стимула, вне зависимости от внутреннего состояния, что-то, уже хорошо ему известное.

Наши голос, интонация, мимика, жесты и пр., все, что мы используем при общении, взаимодействии, — это тоже стимуляции, которые часто не находят отклика просто потому, что недостаточно яркие и не проникают сквозь аутичные защиты.

При этом важно помнить, что воздействие на здравый смысл в данном случае не адекватно запросу ребенка на ощущения. Слова «Не кусайся, ты же большой мальчик. Посмотри на свою руку. Кусаться — это плохо» можно перевести как «Зачем тебе ощущения? Ну-ка прекрати сейчас же, они тебе не нужны. Чувствовать себя — это плохо».

Аутичный ребенок всегда дает подсказки, просто надо их понимать, видеть их и реагировать на них.

— А что же я буду делать, если они будут самостоятельными? — спросила мама в ответ на мое предложение дать детям больше независимости, самостоятельности и ответственности за себя.

— Получается, что дети являются в некоторой степени заложниками вашей занятости и уверенности в завтрашнем дне.

У Тани, как и у многих аутичных детей, не сформирован навык сопротивляемости, и это неосознанно поддерживается родителями, которые, видя, что у ребенка не получается что-то сделать, тут же начинают ему помогать, не дав времени или возможности научиться самому. Таким образом, ребенок не успевает получить никакого опыта, его все время как бы переносят на руках от одних действий к другим, не требуя его участия в них. Ребенок не получает ни положительного: «я сделал сам», ни отрицательного: «у меня не получилось», «я упал». И тот и другой опыт является мотивацией для продолжения развития навыков, но в одном случае это развитие следующего навыка, а в другом случае — поиск иных способов достижения необходимого результата.

Она пробует залезть на горку не по лесенке, а по скату, а я внимательно наблюдаю за ней, стоя рядом, чтобы в случае чего успеть подхватить ее. В этот момент папа, который увидел, что Таня хочет залезть на горку и испытывает трудности, ринулся ей помогать, а мне пришлось его останавливать.

— Как она научится, если не будет пробовать, не будет прикладывать усилий для достижения цели даже тогда, когда готова это делать? Получается, что она знакома только с началом (целью) и концом (результатом), а середины (процесса достижения результата) нет, так как помочь успевают раньше, чем она справится сама, и даже раньше, чем она попробует справиться.

— Но она же может упасть.

— А как она об этом узнает, если не давать ей возможности упасть и узнать, что это такое? Ей нужен свой опыт, а не наш. С какой стати она должна нам верить?

— Вот что в нем было всегда, — рассказывает Сережин папа, — так это любознательность.

— Аутичные дети в большинстве своем и есть любознательные, даже слишком. От чего и страдают, так как, не справившись с потоком информации, выстраивают защиты.

Учу Рому говорить, вернее, учу его разрешать себе говорить «не хочу», «не могу», «не знаю», «не помню», «надоело». Именно учу, потому что сам он, как и многие аутичные дети, сказать этого не может. Слишком важна для него оценка, и она должна быть идеальной. То, что иногда проще сказать «не знаю», чем говорить все подряд, он не понимает пока. Ему страшно признать себя незнающим, так как он боится возможной реакции. Знает, что знать — это хорошо и правильно. При этом часто психологическая невозможность сказать, например, слово «надоело» и придуманная им необходимость продолжать деятельность вне зависимости от желания приводят к срыву. Поэтому каждый раз, когда вижу, что момент настал, буквально заставляю говорить его эти слова. Убеждая его в том, что он имеет право как хотеть, так и не хотеть, как мочь, так и не мочь.

Одна из ключевых проблем аутичного ребенка, из которой потом и вырастает множество других, — изначально повышенный уровень доверия. Именно поэтому такие дети легко ломаются на том, чего другие бы и не заметили. И ломаются настолько сильно, что вынуждены выстраивать глобальную защиту, внутри которой находится их стопроцентное доверие к миру.

О том, что не нравится, надо говорить, не рассчитывая на то, что все всё поймут без слов и к тому же правильно отреагируют.

Для того чтобы была мотивация к излечению, необходимо видеть выгоду от этого. Для аутичного ребенка это также имеет значение: для того чтобы он хотел выйти из этого состояния, ему нужно ощущать выгоду. Выгода от аутизма заключается в том, что можно не видеть, не слышать и не чувствовать очень много чего. И в первую очередь это касается именно самого близкого ребенку круга. Если это «много чего», от которого ребенок аутизируется, исчезнет, то аутизм не будет выполнять своей роли и окажется не нужен.

Для того чтобы появилось желание выйти из аутизма, нужно идти от аутизма, а не к аутизму, как это происходит в большинстве семей.

Тем, кому знакома проблема языкового барьера, намного легче понять проблему аутичного человека, жизнь которого часто приобретает характер именно барьера и постоянного его преодоления. Барьер может быть как в речи, так и в игре, в движениях, в мимике, в эмоциях, в активности и пр. Решить проблему «языкового барьера» без постоянной тренировки, без внедрения себя или ребенка в сложные языковые ситуации и положительного опыта существования в них невозможно.

Часто ребенок вылезает на новый уровень не целиком, а как бы по частям. Важно этот момент заметить и помочь ребенку, чтобы он не вернулся обратно на привычный уровень.

Из переписки:

— Катя у меня жизненно важный вопрос. Аутисты плачут?

— Конечно. «Конечно. Всем хочется быть настоящими. Иногда так хочется, что просто слезы…»

— Ага. Ну а тяжелые? Мой знакомый взрослый аутист не плачет, например.

— И твой знакомый плачет, когда его понимают… Когда их понимают, когда к ним относятся по-человечески, тогда они нормальные, и слезы у них есть, но чтобы показать их, им надо, чтобы их понимали и принимали. Понимали именно их, а не кого-то и не что-то, что кажется кому бы то ни было… Короче, любые плачут, только не со всеми они плакать будут, впрочем, так же, как и смеяться, и учиться, и лечиться… Очень многое зависит от партнера по общению и взаимодействию.

— У него разве что глаза слезами наполняются, но чтоб плакать… А у знакомой мамы тринадцатилетнего мальчика я спросила про ее сына как-то. Она говорит: «До десяти лет, пока я воспринимала его битье головой о стены и прочее как истерики — нет, не плакал. И вот раз он бился, и я вдруг что-то поняла, обняла его — и у него слезы полились. Теперь плачет». Что думаешь?

— Ну вот и повод задуматься… проблема не в том, что он не плачет, а в том, что он не разрешает себе плакать. Не разрешает себе быть таким, какой он есть. Не разрешает потому, что недостаточно комфортно себя чувствует. Недостаточно комфортно себя чувствует потому, что не доверяет. Не доверяет потому, что слишком доверчивый. Слишком доверчивый, поэтому часто обламывается. Часто обламывается, поэтому не доверяет. Не доверяет и поэтому боится. Боится и ограждает себя от страхов, уходя в аутизм. Уходит в аутизм, спасаясь от страхов, и попутно ограждает себя от информации, от возможностей и от развития, от информации — как негативной, так и позитивной, как разрушающей, так и развивающей. Не развивается не только интеллектуально, но и эмоционально и усугубляет свое состояние. Не вырабатывает иммунитета. Для выработки иммунитета необходима помощь и поддержка. Сам попросить помощи и поддержки аутист не может, потому что боится. Боится и помощь отвергает. Помощь отвергает и отталкивает людей. Люди смотрят на внешнее отторжение и уходят, не учитывая внутренние его причины, основной из которых является страх. Таким образом оставляют его наедине с собой, что только усугубляет его состояние… и т. д.