Эмиль Золя - Западня

Она и вправду вся побелела. Купо, потный, измученный, все так же скакал от окна к матрацу, от матраца к окну. Тут Жервеза убежала. И хотя она стрелой неслась по лестнице, отчаянные вопли мужа преследовали ее до самого низа. Боже мой, как хорошо на улице! Наконец-то можно вздохнуть.

Вечером в доме на улице Гут-д’Ор только и говорили о диковинной болезни Купо. Боши, которые давно уже ни в грош не ставили Хромушу, зазвали ее на этот раз в привратницкую и угостили смородинной наливкой, чтобы выведать все подробности. Туда же пришла г-жа Лорийе, а за ней и г-жа Пуассон. Толкам не было конца. Бош знавал пьяницу-столяра, который выскочил нагишом на улицу Сен-Мартен и отплясывал там польку, пока не умер. Этот парень пил абсент. Женщины прыскали со смеху: история казалась им забавной, хотя в ней не было ничего веселого. Собравшиеся не вполне представляли себе болезнь Купо; тогда Жервеза растолкала их, крича, чтобы ей очистили место, и тут же, на глазах у всех, принялась метаться, вопить, прыгать и корчиться, делая отвратительные гримасы. Да, честное слово, это похоже как две капли воды! Зрители были вне себя от изумления: нет, человек не может вынести такую пляску более трех часов! Но Жервеза жизнью клялась, что Купо не знает ни минуты покоя и беснуется уже тридцать шесть часов подряд. Впрочем, кто ей не верит, пусть пойдет и поглядит сам. Г-жа Лорийе, однако, решительно отказалась: благодарю покорно, она бывала в больнице святой Анны и ни за что туда не пойдет, да и мужа не пустит. А Виржини, у которой торговля шла все хуже и хуже, лишь уныло прошептала, что жизнь не всегда удачно складывается, ей-богу, далеко не всегда! Допили наливку, и Жервеза простилась со всей компанией. Стоило ей замолчать, как она начинала смотреть в одну точку широко открытыми глазами, словно помешанная. Вероятно, ей мерещилась жуткая пляска мужа. Проснувшись на другой день, она решила, что ноги ее больше не будет в больнице. Да и к чему туда идти? Она не хочет свихнуться, подобно Купо. Но она то и дело впадала в глубокую задумчивость и, как говорится, была не в себе. А интересно все-таки знать, неужели муж по-прежнему откалывает коленца? И когда пробило двенадцать, Жервеза уже не могла усидеть на месте; она даже не заметила, как дошла до больницы, — такой одолевал ее страх и любопытство: что-то ее там ожидает?

Ей не пришлось справляться о здоровье Купо. Еще внизу у лестницы она услышала его концерт: в точности те же вопли и те же прыжки. Можно было подумать, что она и не уходила. Вчерашний служитель, несший лекарство, любезно подмигнул ей при встрече.

— Значит, все то же? — спросила Жервеза.

— Да, все то же! — ответил он и прошел мимо.

Войдя в палату, Жервеза остановилась около двери, так как у Купо кто-то был. Розовощекий студент-медик стоял возле стула, который он уступил пожилому лысому господину с орденом в петлице и с лицом, напоминавшим морду хорька. Как видно, это был главный врач, недаром он так и буравил вас взглядом. У всех этих господ, наживающихся на болезнях и смерти, бывает такой взгляд.

Впрочем, Жервеза пришла не ради этого господина; она поднялась на цыпочки и поверх его лысого черепа уставилась на Купо. Этот бесноватый плясал и орал еще пуще прежнего. Прежде ей случалось видеть, как здоровенные парни из прачечной всю ночь отплясывали на карнавале; но никогда в жизни она не поверила бы, чтобы человек мог забавляться таким манером целых двое суток; впрочем, слово «забавляться» тут ни к чему: уж какая там забава — прыгать как рыба, вытащенная из воды. Купо был весь в поту, и пар шел от него пуще прежнего. Он так долго кричал, что рот его, казалось, растянулся до ушей. Взглянув на него, женщина на сносях могла бы тут же разродиться. Он столько бегал по подстилке, что протоптал между окном и матрацем узенькую дорожку.

Нет, право, зрелище было не из приятных, и взволнованная Жервеза сама себе удивлялась, зачем она сюда пришла. И подумать только: вчера у Бошей ее обвиняли в том, что она малость преувеличивает! Да она и наполовину всего им не показала! Сегодня она лучше разглядела, что вытворяет Купо, и всегда будет вспоминать об этом, уставившись широко открытыми глазами в одну точку. Между тем до нее долетели обрывки разговора между студентом и врачом. Молодой человек рассказывал о том, как прошла ночь, но многих мудреных слов Жервеза не понимала. Попросту говоря, ее муж вопил и прыгал до утра. Тут пожилой лысый господин, — кстати, он был не особенно вежлив, — обратил наконец внимание на Жервезу; и когда студент сказал, что это жена больного, врач начал придирчиво допрашивать ее, словно полицейский комиссар.

— Скажите, отец вашего мужа пил?

— Да, сударь, выпивал немного, как всякий рабочий человек… Он разбился насмерть: упал с крыши после попойки.

— А мать его пила?

— Бог мой, сударь, пила, как и все… Пропускала иногда рюмочку-другую… Но семья у них очень порядочная!.. Был еще один брат, он умер молодым, с ним судороги приключились…

Врач посмотрел на нее своим пронзительным взглядом. Затем резко спросил:

— И вы тоже пьете?

Жервеза стала смущенно отнекиваться, прижав руку к сердцу, чтобы придать больше убедительности своим словам.

— Конечно, пьете! Берегитесь, — видите, до чего доводит пьянство. Рано или поздно вы умрете такой же смертью.

Жервеза ничего не ответила, лишь робко прижалась к стене. Врач повернулся к ней спиной. Он присел на корточки, не заботясь о том, что собирает пыль полами своего сюртука; он долго наблюдал за тем, как беснуется Купо, следил за его приближением, провожал его взглядом. Теперь ноги больного тоже тряслись, словно дрожь передалась им от рук, — паяц, да и только: потянут за веревочку, и руки-ноги у него дергаются, а туловище остается неподвижным. Больному становилось все хуже. Казалось, под кожей у Купо вдруг заработал какой-то механизм: каждые три-четыре секунды его включали, по телу пробегала легкая судорога, потом все замирало и тут же начиналось сызнова, — вот так в подворотне мелкой дрожью дрожит бездомный озябший пес. Живот и плечи Купо теперь тоже ходили ходуном, как кипящая ключом вода. Чудная все-таки болезнь, от нее умирают, извиваясь, как девка, которая боится щекотки.

Между тем Купо глухо стонал, на что-то жалуясь. Видно, он мучился гораздо больше, чем накануне. Из его отрывистых слов можно было понять, что ему становится невмоготу. Всю кожу как булавками колет. Какая-то тяжесть навалилась на плечи; холодная, скользкая зверушка ползает по ляжкам и впивается в тело острыми зубками. А другие гадины присосались сзади и рвут его спину когтями.

— Пить, пить хочу! — твердил он.

Студент-медик взял с полки кружку лимонада и протянул Купо. Тот схватил ее обеими руками и, выплеснув половину содержимого на себя, жадно поднес к губам. Но едва он сделал один глоток, как с отвращением стал плеваться и яростно закричал:

— Чтоб вам подавиться! Это водка!

Тогда по знаку врача студент попробовал сам напоить больного водой из графина. Купо глотнул, но опять заорал, словно обжег себе все внутренности.

— Это водка, чтоб вам подавиться! Водка!

Все, что он пил, со вчерашнего дня казалось ему водкой. Жажда его все усиливалась, а пить он не мог — любая жидкость жгла его огнем. Принесли тарелку супа, но он закричал, что его хотят отравить — от супа несет купоросом. Хлеб горчит, он заплесневел. Кругом все заражено. В палате воняет серой. Купо даже обвинял врачей, что они нарочно чиркают спичками у него под носом — хотят заразить воздух, которым он дышит.

Врач встал со стула и внимательно прислушался к бормотанию Купо, которому снова чудились призраки среди бела дня. Ему казалось, что с потолка свисает паутина, огромная, как парус. Потом она превратилась в рыболовные сети, и они то растягивались, то сокращались. Ну и диковинная забава! В сетях катались черные шары, сперва они были величиной с мячик и тут же — вот так фокус! — вырастали с пушечное ядро. Но пухли и сжимались они нарочно, чтобы досадить ему. Вдруг Купо завопил не своим голосом:

— Крысы, ой, крысы!

Шары обернулись крысами. Эти мерзкие животные росли на глазах, пролезали сквозь сети, прыгали на устланный тюфяками пол и исчезали. Была тут и обезьяна, она выскакивала из стены и подкрадывалась к Купо, чтобы откусить ему нос, а когда он пятился, снова пряталась в стену. Вдруг все опять изменилось; очевидно, стены закачались, потому что Купо повторял в ужасе и гневе:

— Ай, ай, трясите меня сколько влезет, мне наплевать!.. Ай, стена! Ай, падает на землю!.. Звоните в колокола, чертовы попы, играйте на органе! Хотите заглушить мой голос? Я все равно позову полицию!.. Сволочи! Они поставили адскую машину! Она пыхтит за стеной, сейчас мы все взлетим на воздух… Горим, черт возьми, горим! Пожар! Все пылает!.. Как светло стало, как светло! Все небо в огнях, огни красные, огни зеленые, желтые… Помогите! На помощь! Пожар!