Арнон Грюнберг - Фантомная боль

Впрочем, мама знала, что отец использует своего психотерапевта в качестве подопытного кролика, иными словами, апробирует на нем свои рассказы, которые затем записывает и дарит миру. Понятное дело, у нее были сомнения, насколько это позволительно — использовать в подобных целях собственного психотерапевта. Но отец считал это своей гениальной находкой.

— Да и вообще, — частенько говаривал он, — цель оправдывает все средства.

По убеждению мамы, во всем, что касалось Роберта Г. Мельмана, психиатрия была бессильна. Любой человек на такие слова наверняка бы обиделся, но отец воспринимал их как комплимент. Мне нередко приходилось слышать от него следующую фразу: «Того из них, кто сумеет меня вылечить, я включу в свое завещание». Делая это заявление, он обязательно барабанил пальцами по столу.

Отец считал, что врач, который два года будет интенсивно заниматься его лечением, сам окончит свои дни в сумасшедшем доме. Мама, прожившая с отцом под одной крышей в общей сложности почти двадцать лет, была уверена, что в этом он недалек от истины.

По утрам отец работал, а днем мы с ним ходили в кино. Часто мы смотрели по нескольку фильмов за день, некоторые по два или даже по три раза.

Вот мои первые детские воспоминания: мы с отцом бежим с сеанса на сеанс, а моя мать тем временем лечит пациентов, разговаривающих со стеной.

Мой отец был писателем. Я уважаю литературу и писателей даже меньше, чем я уважаю мужчин. Ребенок, выросший на кухне ресторана, скорей всего тоже будет иначе смотреть на рестораны, чем все остальные. А сын стекольщика никогда не увидит кусок стекла глазами несведущего любителя.

Все считали, что мой отец работает над главной книгой своей жизни, а я, сидя на полу возле его ног, перебираю игрушки. Но в действительности он писал письма: письма мне, в контору по газоснабжению, в банк, Пустой Бочке, тем людям, которые, по его мнению, собирались его облапошить, и даже посторонним, с которыми он познакомился в кафе и хитростью сумел выманить у них адрес.

Позже, когда его издатель уже начал терять терпение, отец, не спросив у меня разрешения, опубликовал письма ко мне под названием «Письма к Харпо».

Свое первое письмо мне он написал, когда мне не было еще и пяти месяцев.

Когда ты прочтешь это письмо, я буду уже стариком, скорей всего лысым, и это еще наименьшая из всех неприятностей, которые, несомненно, ждут меня впереди. Возможно, к тому времени у меня выпадут даже волосы на спине. И все же я хочу уже сегодня, когда тебе не исполнилось и пяти месяцев, посоветовать тебе, когда ты вырастешь, не жалеть времени на хороший обед. Обедать в течение полутора часов — это не роскошь, а жизненная необходимость. Какие бы условия труда ни предлагали тебе в будущем, настаивай на обеденном перерыве как минимум в полтора часа. Долгий обед разбивает день пополам, и поверь, это минимум того, что ты можешь сделать, потому что дни и так слишком длинные.

На этом я вынужден закончить, ведь скоро придет с работы твоя мать, а нам следует хотя бы создать видимость, будто мы прибрались, что я, как и обещал, снимал возле порога обувь, чтобы, не дай бог, не оказалось, что домработница зря мыла пол! Я хочу открыть тебе еще одну маленькую тайну: уборка — это заведомо пустое занятие. Если ты это запомнишь, то все остальное само собой приложится.

Это первое из примерно пятисот адресованных мне писем, которые мой отец позже, из-за наступивших денежных затруднений, выставил на аукцион. Правда, он пообещал мне, что через пару месяцев он их для меня выкупит.

С шести лет отец стал таскать меня с собой в кафе, бары, кофейни и холлы гостиниц. Мы встречались с разными людьми. Почти всегда это были женщины.

Однажды мы покупали для какой-то женщины платье. У нее были длинные вьющиеся волосы каштанового цвета, и каждые пять минут она бросалась моему отцу на шею. Он просил меня называть ее тетя.

Мы заходили в разные магазины. И везде она мерила платья. Мне это надоело. Я хотел домой. Но отец сказал:

— Присмотрись внимательно — это поучительно.

Позже, по дороге домой, я спросил:

— Зачем ты купил этой тете платье?

— Как, разве ты не понял? — удивился мой отец. — Ей срочно понадобилось летнее платье.

В тот день мой отец написал мне:

Сегодня мы купили летнее платьице для одной особы, которую твоя мать называет Пустая Бочка. Когда-нибудь ты узнаешь, что эта женщина не бочка и совсем не такая уж пустая, как кажется твоей матери. Разумеется, у твоей матери есть несколько веских причин называть ее Пустой Бочкой, но я бы мог привести несколько веских аргументов, доказывающих обратное. Скорей всего, рано или поздно ты об этом узнаешь.

Некоторые считают, что я не должен брать тебя с собой, когда иду в магазин за платьями для Пустой Бочки. Отвлекаясь от практической стороны дела (где мне тебя в таком случае оставлять?), могу заверить тебя: сегодня ты отлично развлекся, что бы потом ни внушали тебе психотерапевты. Ты карабкался на стойки, проникал в кабинки, в которых дамы мерили дорогие вещи, и очаровывал пожилых матрон, словно собирался в будущем стать профессиональным обольстителем.

Другие считают, что я вообще не должен покупать платья для Пустой Бочки, неважно, с тобой или без тебя. Например, мой бухгалтер. И трех дней не прошло, как он написал мне следующее: «Дружище, как ты, должно быть, заметил, твои доходы уже далеко не те, что прежде. Не думаешь ли ты приспособить свою манеру тратить деньги к твоей нынешней финансовой ситуации, которая, несомненно, будет носить временный характер?»

Милый Харпо Саул, если ты когда-нибудь получишь подобное письмо от своего бухгалтера, пообещай мне, что ты будешь продолжать покупать летние платья так, словно от этого зависит твоя жизнь. Я, конечно, надеюсь, что тебя не станут донимать подобными письмами, либо у тебя, на худой конец, не окажется бухгалтера, либо ты заведешь такого бухгалтера, который не станет забивать себе голову твоей манерой тратить деньги.

Ты сейчас спишь в соседней комнате, наконец-то угомонился, правда, не раньше, чем успел вымазать шторы ванильным мороженым. Представляю себе, что нас ждет, когда это увидит твоя мать. Сегодня она снова целый день старалась избавить своих пациентов от их бредовых идей. Что за жизнь! К счастью, я вовремя довел до ее сведения, что ей лучше держаться подальше от моих бредовых идей, да и от твоих тоже. Если, конечно, они у тебя есть. Я не знаю точно, но полагаю, что да. Как бы то ни было, она мне это торжественно обещала.

Вечером за ужином я рассказал маме, что мы купили платье.

— О боже! — воскликнула она. — Наверное, опять для Пустой Бочки!

Так моя мать впервые упомянула при мне Пустую Бочку. О том, что она так раскипятилась по поводу Пустой Бочки во время моего обрезания, я знаю только из рассказов моего отца. Правда, порой мама отпускала замечания вроде «это чучело» или «эта тролльчиха», но всегда при этом она имела в виду одно и то же лицо.

— Зачем ты таскаешь нашего ребенка к Пустой Бочке? — закричала мама, отодвигая от себя тарелку с моцареллой.

Я уверен, что это был именно сыр моцарелла, она его обожала и заказывала себе едва ли не ежедневно.

— А где, по-твоему, мне его оставлять? — закричал мой отец. — По-твоему, я должен был отправить его в сумасшедший дом? Хватит и того, что у ребенка дурдом в собственной квартире!

— Я не хочу, чтобы наш ребенок встречался с Пустой Бочкой, — твердо заявила мама. И сильно ущипнула отца повыше локтя.

— Они и не встречались, — остроумно парировал отец. — Пустая Бочка не обращала на ребенка никакого внимания.

— Тем хуже! — завопила мама. — Нельзя не обращать на детей внимания. Это просто позор, что она не уделила Харпо хоть чуточку внимания.

Из моего рассказа напрашивается вывод, что мои родители, несмотря на свое довольно высокое социальное положение, оба были немного не в себе.

— Эта тетя тебя игнорировала? — обратилась ко мне мать.

Тетя была целиком поглощена покупкой нового платья, но я счел за благо об этом не распространяться.

— Да нет, все нормально, — пробормотал я.

— Я не хочу, чтобы наш ребенок еще когда-нибудь виделся с Пустой Бочкой, — заявила мама и снова так сильно ущипнула отца за руку, что у того тут же налился синяк.

Мой отец ответил громко, на весь ресторан:

— Совершенно непонятно, отчего это вдруг не вполне здоровые и не очень-то умные люди строят из себя Иисуса Христа!

Похоже, за годы, что мои родители провели вместе, мы лишь один раз обедали дома. Мы питались в ресторанах, в барах, в метро, в кофейнях, боулингах, кинотеатрах, в парках, на спортивных площадках, на стадионах, в поездах, в самолетах, в гостиницах — где угодно, только не дома. Мой отец завалил кухню своими книгами, бумагами, журналами, вырезками из газет; в духовке он хранил словари.