Игла бессмертия (СИ) - Бовичев Дмитрий

«Мертвецы! — Георгий отшатнулся. — Значит, всё правда! О боже, нет!»

Мёртвые же не заметили Воронцова, они посмотрели сквозь него и вернулись к своей беседе.

— Катерина Сергеевна, как же вы в телеге поедете?

— Ничего, я поеду. Тетка-то меня и на худших развалюхах возила, а мне лишь бы уехать поскорее отсюда.

— Уедем, уедем, не извольте беспокоиться, Георгий Петрович мне строго-настрого приказал уехать утром.

«Я сплю, сплю! Это дурной сон!»

— Георгий, Георгий! — Его тихо звали и осторожно тормошили, но Воронцов проснулся резко и рывком сел.

Тут же голова закружилась, и он осел на постель.

— Не пидпрыгивай, захворал ты.

Воронцов перевёл дыхание и огляделся. Он лежал на кровати, под одеялом, на втором этаже дома. Рядом сидел Перещибка, чуть в стороне стояли Олег с Николаем. Голова болела, хотелось пить, а в груди, в сердце, поселилось жжение, пульсировавшее с каждым вздохом.

— Как я здесь оказался?

— Как хватились тебе, так и знайшлы — бесчувственного на башне. И я б тэбэ нэ трогал, да, кажись, супостаты наши готовят якийсь пакость.

— Воды.

Олег поднёс кружку, а Воронцов посмотрел на него, будто впервые увидел. Какая-то мысль крутилась в голове, но никак не желала попадаться.

Перещибка опять стал толковать о лагере, но Воронцов не слушал.

«Олег, немой послушник из монастыря… Зачем я взял его с собой? За чудотворную молитву, она могла пригодиться в деле, да и сам он хотел…»

— …горят костры! Кажись, палят всё подряд…

«О Господи, какой же я слепец! Не вижу ничего, кроме своих желаний! Да ведь он не годится для таких дел! И Тишка не годился, а я снарядил его одного!»

— …так не случилось бы чего худого со стороны… экхм… с чёртовой стороны.

«Гонюсь за диковинным знанием, за чудесной силой, а не вижу, что за бесплотную эту погоню плачу чужими жизнями. Нет, этого не должно повториться!»

Стало тихо, и Воронцов вопросительно посмотрел на Перещибку:

— Да… прости, я упустил твои слова, будь добр, повтори ещё раз.

— Кхм… эм… Так вот, палят с ночи костры, а нынче поутру и небо в серой мгле.

— И что же?

— Алэ ж нэ бувало такого, да и… как буть-то?

— Помогите мне встать.

— Ни, нэ трэба, лежи, и отсюда видно добрэ.

Перещибка поднялся и распахнул тяжелые ставни.

Сквозь окно в дом попало совсем немного света, а сам небосвод был грязно-серым, как бывает перед дождём.

— И становится всё темнее, — сказал он.

Георгий приподнялся на локтях, к нему сразу подскочил Николай и помог.

«Вот на кого я только и должен опираться», — мельком подумал Воронцов и выглянул в окно — от лагеря вверх поднимались три столба дыма, и дым этот рассеивался очень слабо, а больше клубился и собирался в облака, почти заполнившие собой горизонт. Теперь они приближались и к хутору.

Осада не кончилась со смертью князя, и теперь Воронцову мнилось, что он предчувствовал такой исход. Нет, он не сожалел о содеянном, только болезнь теперь оказалась так некстати.

— Да, это колдовство, но зачем оно, я сказать не могу.

— Та видомо на що — напугать нас хочуть, алэ мы-то нэ из пугливых.

Капитан посмотрел на Перещибку. Слова казака удивительно дополнили недавние раздумья Воронцова.

«Да, мы не из пугливых, а что с теми, кто слабее? С теми, кто, как Тихон и Катерина, слабы и не могут противиться злу? Я должен не искать колдунов для знаний, для службы государству, но защищать от них. Нам надобно спасти крестьян, уберечь местных жительниц, вот моя цель».

— Степан, нам надо освободить крестьян в Сухой Берёзовке.

— Так, цэ б нэпогано, только мало нас.

— Возьмём пленных.

— Татар? Эк, так нэ годится! Воны нам же нож в спину и воткнут!

Георгий вздохнул, говорить было тяжело.

— Расскажем им о судьбе Арслана, они все родичи.

— Родичи, не родичи, а веры им нет.

— Значит, проверить нужно.

— Як?

— Пусть в вылазку идут. Сегодня пушки молчат, и не надо им больше разговаривать… — Капитан снова перевёл дух и продолжил: — Пусть забьют запальные отверстия. Татары должны знать, как охраняется батарея.

— Экхм… — Казак погладил усы в раздумье.

У Воронцова от разговоров разболелась голова, но он не обращал на это внимания.

— Возьми Демида, он охотник до таких дел, и пригляд за татарами будет.

— Добро! К ночи всё подготовим. — Перещибка собрался уходить. — Ну вже мы им зубы повырвем! — Он погрозил кулаком.

— Подожди. Что бы колдун ни искал под твоим хутором, а мы должны найти это раньше. Вели продолжить раскопки.

— Добро, добро, Георгий Петрович, пусть Господь Бог пошлёт тебе исцеление.

Казацкий голова вышел, а Воронцов откинулся на подушки. Сердце жгло, он устал даже от короткого разговора. Но времени на отдых не было, следовало ещё многое сделать.

Все эти приготовления будут бесполезны, пока они, как в мешке, сидят под охраной полудницы. Почему ведьма закрыла выход? Она обещала помощь, но действия её противоречивы — отпустила, исцелила, но открыла дорогу князю. Прасковья передала весть о колдуне, но полудница перекрыла ход из деревни, собрала убежавших татар. Впрочем, нынче следует принимать любую помощь.

— Николай!

— Я здесь.

— Мы не сможем ничего сделать, пока хутор и деревню сторожит полудница. Ты с ней по-доброму смог сговориться, так выступи парламентёром ещё раз — пусть она передаст весточку своей хозяйке или Прасковье. — Воронцов прервался.

— Понял, ваше высокоблагородие, будет сделано.

Больной чуть улыбнулся.

— Брось церемонии, не на плацу. Нам нужна помощь… пусть пришлёт целебное зелье, а лучше пусть явится сама, колдун готовится к штурму.

— Передам, Георгий Петрович.

— Знаешь ли, как её дозваться?

— Да, в поля нужно пройти и колосьев коснуться.

— Верно. Но кое-что ещё я тебе скажу. Полудница… она просила меня дать ей покой. — Георгий умолк, рукою показав, что сейчас продолжит. — Она жаждет встретиться с дочерью. Не знаю… помогут ли тебе сии сведения, но… ты подумай.

От такой длинной речи Георгию стало совсем худо, и он лишился чувств.

— Георгий Петрович! — всполошился солдат. — Олег, беги за Федькой!

Николай сбрызгивал больного водой, тормошил, но тот оставался недвижим, и солдат успел встревожиться не на шутку, пока Олег привёл Фёдора.

— Помоги ему!

Фёдор в последние дни был сумрачен и молчалив, вот и сейчас он подошёл нехотя, всё время бросая взгляд на серое, колдовское небо за окном.

Поглядел на болящего, послушал сердце.

— Он спит, не надо его трогать.

— Добро. Сиди тут, у его постели.

— Да к чему? Ран у него нет, а я не дохтур.

— Сказано сиди, значит, сиди, — неожиданно рассердился Николай. — Кроме тебя некому. Олег, а ты чего ждёшь? Помолился бы за здоровье господина капитана.

Попенял и вышел, а Олег и в самом деле совсем позабыл о молитвах. Все его мысли занимала Олеся. Он общался с ней при посредстве писем, а вчера вечером она даже позволила взять себя за руку, и сегодня Олег жил только этим чудесным воспоминанием.

От слов Николая он несколько опомнился, поглядел на господина капитана и, сложив молитвенно руки, обратился к Богу. Он старался и просил искренне и, как и прежде, испытал тёплое, доверительное чувство причащения к Спасителю, то чувство, каковое единственно испытывают младенцы к своим матерям. И если ранее он всегда слышал некий ответ, то теперь перестал его ощущать.

Ещё совсем недавно это открытие повергло бы его в пучину горя, а нынче он лишь решил повторить попытку снова ближе к полудню, а сам отправился сочинять новое письмо своей любимой.

Николай же сгоряча вышел на двор, но делать там ему было нечего. Досада кипела у него в сердце — и Олег нехорош, и Фёдор, и даже господин капитан. Как можно было слечь в постель в такой час? Почему лучший врачеватель не хочет лечить, почему послушник не спешит молиться? Разлад и смятение, этак здешнее сидение добром не кончится.