Привет, грабли! Да, снова я (СИ) - Лабрус Елена

Я встала, тепло попрощавшись с Крис.

— Я провожу, — подскочил следом Сава.

И буквально выбежал за мной в ночь.

Догнал. Схватил за руку.

— Эва!

— Не вздумай сказать, что я всё неправильно поняла, — вырвала я руку.

— Я не знаю, что тебе сказать, — покачал он головой, как человек приговорённый к казни.

— Скажи мне, что прежде чем встречаться с другой девушкой, ты расстаёшься с прежней. А то я, кажется, прошлый раз плохо расслышала.

— Мы и расстались. Друзьями. Она осталась, я улетел.

— Вот как! — взмахнула я руками. — Подозреваю, я не только плохо слышу, но ещё и хреново вижу. И это кольцо у неё на пальце — не Тиффани, и не помолвочное, а, видимо, бабушкино из комода.

— Да, я сделал ей предложение. Три месяца назад. Но она его не приняла. Всё вышло очень плохо. Мы несколько недель не виделись, она уехала. Но потом вроде решили, что дружить мы сможем. Вот и всё. Так было на самом деле. А кольцо так и осталось у неё.

— Вот и всё?! Она сидит за столиком в нашем ресторане. У неё на пальце твоё кольцо. И она так безобразно счастлива, словно только что выиграла в лотерею миллиард долларов.

— Эва, я не приглашал её в наш ресторан, — вид у него был такой несчастный, что хотелось ему верить. Но это же я, та, что охотно верит в любую лапшу, так чему удивляться. — Она прочитала о нём сама, как об одном из десяти мест в городе, которые нужно обязательно посетить…

— А ты просто вёз её мимо к себе домой, и она его увидела? Да?

— Да, именно так, с одной маленькой поправочкой: я вёз её в гостиницу, которую тоже заказала она, не я. И да, она увидела ресторан.

— Всё это похоже на какую-то дешёвую мелодраму, — подняв руки, сделала я шаг назад. — Но, знаешь, я в ней больше не участвую. С меня хватит. В конце концов мы взрослые люди. Вот и будем вести себя по-взрослому.

— Эвита! — крикнул он, когда я сорвалась с места.

А я… я была благодарна нашим узким улицам за то, что припарковала машину так далеко. Свернула за угол. И совсем как взрослый человек побежала что есть сил. Не потому, что Сава бы кинулся меня догонять. Потому, что мне надо было нестись. Прочь от всего этого.

Прочь, прочь, прочь…

Нет, слёз не было.

Не было ни ведра мороженого, ни текилы с абсентом, ни звонка Стрелецкой.

Было странное чувство, которое французы назвали «l’appel du vide». Ля пель дю вид. Если дословно: зов пустоты. Когда стоишь ждёшь на перроне поезд и вдруг думаешь: «А не спрыгнуть ли с платформы?» Или едешь по горной дороге, с одной стороны которой обрыв, и чувствуешь желание резко дёрнуть руль и улететь в бездну. Когда перестаёшь доверять собственным инстинктам. Чёртовым инстинктам, что заставили меня дважды наступить на одни и те же грабли: довериться, да что там — влюбиться в человека, для которого я ничего не значу. Который мне врал, глядя в глаза.

Который к тому же решил меня использовать для своих целей.

В том, что это так, у меня была возможность убедиться на следующий же день.

Словно мне мало было того, что я видела своими глазами, мало того, что чувствовала: отец приехал ко мне на работу лично. И плотно закрыл дверь.

— Какие люди! — усмехнулась я, едва оторвав взгляд от экрана.

— Надо поговорить, Колобок, — поискал он жалюзи. Но здесь занавес в отличие от его кабинета был не предусмотрен.

— Правда? — делано удивилась я. — А я решила попьём кофе, посмеёмся.

— Я бы и рад, родная, — вздохнул он. — Вижу ты не в настроении. Но не могу от тебя это скрывать.

— Не в настроении, это конечно, мягко сказано, — потянулась я и подвинула стул, на котором обычно сидит Дашка. — Я и сама хотела к тебе в обед заехать. Спросить: почему ты не рассказал Саве о живом Владике.

— Вот по этому, — ткнул отец в разъём флеш-карту. И пока включалась запись, пояснил: — После всего, что ты видела в особняке, я взял с собой Патыцына, а заодно технического специалиста и напросился на визит. И совсем не зря, — тяжело вздохнул он.

Обрезанная запись сначала зашипела на экране рябью, а потом изображение появилось довольно чётко.

— Я тут опустил кое-какие подробности, — смущённо кашлянул отец.

Да, говорить со взрослой дочерью о сексе и смотреть вместе секс — не одно и то же.

А на экране уже знакомая мне девушка как раз одевалась после него.

В этот раз Влад Горчаков не вытолкал за дверь бывшую жену Савелия, она уже надела платье и теперь неспешно натягивала чулки.

— …он работает у Астахова и всё мне расскажет, — с этих слов Киры началась запись.

— Неужели он всё ещё по тебе сохнет? — выпустил дым в потолок Горчаков. «Покойник» вальяжно развалился на кровати. И я была ему благодарна, что, хотя бы причинное место прикрыл простынёю.

— Ну я же всё ещё с тобой, — развернулась Кира. Камера была установлена где-то под потолком и снимала комнату под углом сверху, поэтому было видно только лицо мужчины. Но и так понятно: женщина не ожидала, что произойдёт дальше.

— Сука! — метнувшись как хищник, схватил он её за волосы. — Только не говори, что он тебя опять трахает.

— Влад, — вцепилась она в его руку. — Отпусти!

— Отвечай! — Горчаков подтянул её к себе. — Вы встречались, да?

— Да, милый, — выплюнула она без особого пиетета, несмотря на то, что ей было больно. И неудобно. И вся её поза, в которой он заставлял её отвечать, говорила о его превосходстве, его силе и его власти. — Мы встречались.

— Он всё так же хорош? — усмехнулся «покойный», выдохнув ей в лицо дым.

Я ждала чего угодно: раболепства, покорности, льстивого угодничества. Но она вдруг сказала:

— Куда лучше, чем ты.

Так же как я, Влад Горчаков на мгновенье опешил, но ей этого хватило — Кира вырвалась, скатилась с кровати и схватила каминную кочергу.

— Он сказал какой особняк хочет купить Астахов. Но вряд ли ты получишь эту информацию от меня.

— Сдаюсь, сдаюсь! — картинно поднял руки мужчина и засмеялся. — Серьёзно?

Он лениво затушил сигарету, даже на неё не глядя.

Сука! Он же и так знает. Ему рассказала сестра. Поэтому ржёт. Да так нагло.

Переживала я, словно смотрела кино.

Но Кира, похоже, ничуть не уступала ему в сволочизме.

— Совершенно серьёзно, — усмехнулась она. — А знаешь, что забавно? Что вы оба спросили, где я возьму деньги, чтобы его купить. Так вот. Всё просто: вы оба мне и заплатите. Его родители — за то, чтобы я не отнесла в полицию запись, что приберегла на чёрный день. А твоя сестра — за то, чтобы ваши тайны остались только вашими, — так и не выпуская кочергу из рук и зорко следя за Владиком, она говорила и продолжала собираться: надела туфли, повесила на плечо сумочку. — Ну или взамен у твоей нищей сестры я попрошу этот особняк. Какая ирония, правда?

— Ты не посмеешь, — как зверь, готовый к броску, привстал он в кровати.

Кира выставила вперёд кочергу.

— Не дёргайся, Владик. И не делай глупостей. А то Змей расщепит предмет у тебя в штанах как свой язык на две части. А записи, что у меня есть, тут же попадут в нужные руки, если я не вернусь.

— Змей? — искренне удивился Горчаков, даже ужаснулся. — Он жив?

— Да, любовь моя. Я спасла твоему секунданту жизнь, которую ты посчитал настолько ничтожной, что, раскроив ему череп, оставил подыхать, даже не убедившись умер ли он. Нет, ты не избавился от свидетеля, как думал.

— Сука, ты сказала мне, что он мёртв.

— Мало ли что я сказала. Я спасла его, Влад. Выходила, вылечила. И теперь он предан мне как собака — это раз. Два — у меня есть свидетель. А три — он придушит тебя собственными руками, если со мной что-то случится. Он бы уже это сделал, если бы знал, что ты жив. Но это ведь нетрудно устроить, правда? А потом кто будет искать давно умершего князя Горчакова?

— Ты не посмеешь, — зло процедил он сквозь зубы.